Читать «Лето на водах» онлайн - страница 59
Александр Александрович Титов
Дело теперь было за государем. Все знали, что государь ненавидел французского короля и презирал его посла. Кроме того, близилась Пасха, а на Пасху испокон веку милуют и не таких преступников, как Лермонтов.
Мысли о бабушке, недовольство собой за то, что поступает не по совести, не так, как поступил бы ещё в школе, куда-то отодвинулись, и Лермонтов опять ощутил то же возбуждение, которое испытал на гауптвахте при появлении этих неожиданных гостей.
— Ну и прекрасно! — захлёбываясь ветром, прокричал он на ухо Долгорукову. — Всё к лучшему в этом лучшем из полков! Ну и выпьем сегодня за это!..
11
Цыгане, из-за дурной погоды, да и вообще глухого времени (шёл Великий пост) не избалованные визитами, по-восточному бурно обрадовались приезду хорошо знакомых и щедрых бар. В первые минуты неряшливые и простоволосые цыганки, суетясь и охая низкими грудными голосами, бегали через пахнущие кислой капустой прохладные сени, которые делили дом на две половины — хозяйскую и гостевую, исчезали, вновь появлялись и наконец, уже принаряженные и причёсанные, степенно вышли к гостям, кланяясь и произнося цветистые приветствия, на этот раз вполне искренние.
Хор всё-таки был не весь: часть увёз на тройках какой-то загулявший откупщик; несколько мужчин гуляли сами по себе в ближних трактирах, тут же, в Новой Деревне. Зато гостей встретил первый бас, известный на весь Петербург Михайла Иванович, он же Хапила, который, предвкушая весёлый вечер и хороший заработок, хотел непременно «закатить» величальную Соболевскому.
— Нет, нет! С чего это меня величать! — фамильярно беря под руку красавицу Фису и усаживая её рядом с собой на обитый красным ситцем диванчик, ответил тот. — Повеличайте лучше князя: ведь экую штуку он удрал!
И, приподнявшись с диванчика, вытолкнул в круг Митеньку. Митенька схватил за рукав Лермонтова:
— Вот кого величайте! Нет для меня сегодня дороже человека!
Величали Лермонтова.
Запевала некрасивая почти до уродства, костлявая и плоская, но редкостно голосистая Алька, как почти все цыганки и цыгане тоже имевшая прозвище — Лётка. Стоя перед Лермонтовым с гитарой, она с неожиданно женственной плавностью наклонялась в такт песне, дико и ярко блестя округлившимися глазами и разудало тряся по-мальчишески лохматой смоляной головой.
Когда в последний раз прозвучали обязательные слова: «К нам приехал наш любимый Михаила Юрьич дорогой...» — смугло раскрасневшаяся Лётка приблизила к Лермонтову ещё звучавшую гитару вверх струнами, и он положил на них три сторублёвых ассигнации. Хапила разлил шампанское.
— А вы так и не знаете, чавалы, откуда он приехал, — указывая бокалом на Лермонтова, сказал Соболевский. — А приехал он ни много ни мало — с гауптвахты... Да ещё и со сторожем — вот, с князем...
Алька, отставив вино, взяла на гитаре несколько аккордов. Потом, вскинув растрёпанную чёрную голову и ловя взгляд Лермонтова, запела: