Читать «Лето на водах» онлайн - страница 44

Зардевшись от полученного оскорбления, он сердито и подчёркнуто громко вызвал из соседней комнаты вестового и приказал ему узнать, не пора ли доставить в суд арестованного поручика Лермонтова.

Услав вестового, Паулуччи напустил на себя равнодушный и рассеянный вид и стал притворяться, будто читает.

Но Лермонтов отгадывал его притворство и знал, что мстительный корсиканец с наслаждением отправил бы его в холодную и грязную комнату, назначенную для тех, кто ожидает суда, если бы мог безнаказанно преступить неписаный закон, по которому гвардейский офицер, волею обстоятельств оказавшийся в подобной роли по отношению к другому гвардейскому офицеру — а так случалось нередко, — должен был сделать всё, чтобы облегчить участь неудачника.

Нарушение этого закона никому не прощалось. Вот почему даже Плаутин, ограждённый, казалось бы, своим генеральским чином от осуждения со стороны безусых корнетов и поручиков, не отправил Лермонтова из Царского под конвоем, как требовал официальный закон, а просто отпустил его в Петербург, то есть поступил по закону неписаному.

Посланный Паулуччи вестовой быстро вернулся. Оказалось, что суд с полчаса как собрался и только ожидал подсудимого, не зная, что он доставлен.

Не дослушав доклада вестового, Паулуччи поднял голову от Поль де Кока и опять так же без нужды громко крикнул в соседнюю комнату:

   — Конвой для арестованного!

Оттуда донеслась резкая команда, громыханье отодвигаемых табуреток, стук тяжёлых сапог, и в дверях появились конвоиры. Их было трое: высокий усатый вахмистр и двое солдат — тоже высоких, плечистых, с широкими равнодушными лицами и неподвижными оловянными глазами. Одеты они были иначе, чем Паулуччи и остальные караульные: в белые парадные колеты, поверх которых сверкали ярко начищенные кирасы и в каски с острым шишаком; огромные палаши в светлых металлических ножнах висели на лакированных чёрных портупеях.

Эта парадность ничего хорошего Лермонтову не предвещала, но он, радуясь, что так неожиданно быстро прервался его неприятный tete-á-tete с Паулуччи, поднялся с канапе и почти весело пошёл навстречу конвоирам. Усатый вахмистр, бессмысленно округлив глаза и бегло оглядев арестованного, глотнул воздуху и отрывисто выкрикнул:

   — Палаши вон!

Раздался так хорошо знакомый Лермонтову свистящий щегольской звук вырываемых из ножен клинков. Взяв палаши на плечо, солдаты стали по бокам у Лермонтова.

   — Разрешите вести, ваше сиятельство? — тоже обнажая палаш и салютуя им Паулуччи, спросил вахмистр.

   — Да, да, ведите! — нетерпеливо и с вдруг появившимся акцентом ответил маркиз, исподлобья проводя по Лермонтову тяжёлым взглядом.

Из низенькой и приземистой, стоявшей на отшибе гауптвахты Лермонтова вели краем двора. В воздухе теперь ещё гуще пахло щами; мимо открытых ворот конюшни лейб-эскадрона только что вернувшиеся с учений солдаты, спешившись, водили взад и вперёд рассёдланных лошадей — высоких в холке, рыжих и крутобёдрых. Некоторые, держа лошадей в поводу, останавливались и с любопытством оглядывали процессию, в центре которой спокойно, будто на учениях, шагал невысокий смуглолицый офицер в дымчатой кавалерийской шинели и треугольной шляпе с белым плюмажем, заметно прибавлявшей ему росту.