Читать «Одуванчики в инее» онлайн - страница 142

– Представляешь, я даже не знаю, как его зовут. Я верю, что он жив, что он достойнее этого дара жизни, чем та, которая его родила. И я даже не знаю, как его зовут. Я называю его моим сыном, говорю с ним. Но какая я мать? Ко мне проявили такое доверие, мне предложили такой дар. А я сказала, нет, спасибо, и бросила его… – Наконец она снова посмотрела на меня. – Как ты думаешь, не хотелось бы мне больше всего на свете взять и вернуться в детство? И оттуда начать все сначала? Не дать себе наделать того, что я наделала? Не дать расплескаться той полной чаше, той целостности, которая у меня когда-то была и которой мне никогда больше не вернуть?

Все мое похолодевшее тело кололо иглами, и дышать становилось все тяжелее. Я знал, что от меня не ожидалось никаких ответов. Лялька Кукаразова порывисто вдохнула и кивнула на бессмысленный шар, стыдливо торчащий между нами.

– Наверное, нас – моих гостей и меня – объединяют боль и осознание того, что мы не имеем права на осуждение. Нам хорошо вместе. Мы можем почувствовать себя одним целым. Забыть про одиночество, мечтать, смеяться, обсуждать прочитанные книги… Совсем как раньше. Да… Как в детстве. Когда все были вместе, а не порознь. Вот наш способ прокручивания времени обратно. Вот и все волшебство. Более ничего…

Меня всего трясло от накаленных слов Ляльки Кукаразовой, оказавшейся столь иной. Не такой, какой я ее себе воображал. Такой близкой и настоящей. Любая другая дамочка из бабинца куда больше походила на роль ведьмы или колдуньи, чем она. Я вспомнил про Захара Севастия.

– А как же искупление? – осмелился я наконец произнести хоть слово. – Вы не думаете, что вы могли бы…

Мне не пришлось договаривать то, что я, вполне вероятно, и не смог бы договорить. Мои мысли для Ляльки Кукаразовой были, очевидно, совсем не новы.

– Конечно, думала, – сказала она. – Конечно. Но, видишь… Я понимаю, насколько я недостойна ребенка. Насколько я недостойна того, чтобы мне еще раз оказали доверие. Поэтому я не хочу… Я не могу ничего решать сама. Я не могу пойти в детдом, как в магазин, и выбрать себе кого-то подходящего. Не могу! Все, что я могу, – это ждать и надеяться. Ждать того, что кто-то выберет меня сам. Что ко мне придет ребенок и захочет остаться. Решит, что я ему нужна. Понимаешь?

Я понимал.

Внезапно из коридора до нас донесся вырвавшийся всхлип.

Переглянувшись, мы поспешили на странный звук и увидели сидящего на полу, прижавшегося к стенке ужасно грязного мальчика.

– Мирон! – воскликнул я. – Ты вернулся!

Мой пропавший друг поднял на нас зареванные глаза. Последние дни изрядно потрепали его. Трудно было представить себе еще более исхудавшего и измазанного Мирона, чем обычно, но теперь на него было откровенно страшно смотреть.

– Я думал, что потом будет лучше, – навзрыд выговорил он, захлебываясь и размазывая слезы с соплями в черную кашу. – Но ничего не изменилось! Ничего! Они же ничего не поняли! Поправятся – и всё. Может, еще хуже станет. Отыгрываться будут на тех, кто остался…

Он с ненавистью пощурился на Ляльку Кукаразову.

– А вы тут еще про достоинство философствуете, – безутешно шмыгал он. – Хотели бы, кубик бросили бы! Пришли бы и ткнули пальцем в кого-нибудь наугад в конце концов! С закрытыми глазами. А то все только на всех остальных надеются. Если вообще иногда про нас вспоминают.