Читать «Иван Сусанин» онлайн - страница 3
Валерий Александрович Замыслов
— Когда ехали по дороге, лес, что виднелся в двух верстах, был от нас вправо. Вдоль него и тронемся.
— Тяжко по сугробам-то. Вытянет ли лошаденка?
Сани были нагружены домашним скарбом.
— Буланка у нас разумная. Ночи ждать да околевать не захочет. Ну, пошла, милая! Пошла!
Лошадь рванула постромки и потихоньку да помаленьку потянула за собой сани. А перед самым вечером Буланка прибилась к неведомому сельцу.
Глава 2
ФЕДОР ГОДУНОВ
Припозднился к трапезе Федор Иванович: унимал в подклете холопов, кои так разгалделись, что в брусяных покоях огонек негасимой лампадки затрепетал.
«Эк расшумелись, неслухи. Никак Еремка драку затеял. Бузотер!»
Сунул плетку за голенище сафьянового сапога — и в подклет. Так и есть. Еремка, рослый, рябоватый детина, волтузил увесистым кулаком молодого холопа Миньку.
Федор Иванович ожег детину плеткой.
— Чего кулаками сучишь?
— Малахай у меня своровал!
— Доглядчики есть?
Еремка повел желудевыми глазами по лицам холопов, но те пожимали плечами.
— А у тебя, Минька, шапка была?
Минька, холоп лет двадцати, с рыжеватым усом и оттопыренными ушами, вытирая ладонью кровь с разбитых губ, деловито изрек:
— Да как же без шапки, барин? Износу денет. Да вот она.
Глянул Федор Иванович на Минькин малахай и усмешливо хмыкнул. Облезлый, драный, передранный, вот-вот на глазах развалится.
— Да, Минька. Ты бы его и вовсе не напяливал. Псу под хвост.
Вновь огрел Еремку плеткой.
— Без доглядчиков кулаками не маши. И чтоб боле никакого гвалту!
Вернулся Федор Иванович в покои, и вдруг его осенило: Минька не зря малахай своровал. У Еремки — теплый, на заячьем меху. А вот Минька давно на сторону зыркает. Никак в бега норовит податься. Барин, вишь ли, ему не угоден. Поди, в Дикое Поле воровской душонкой нацелился. К казакам ныне многие бегут, языками чешут:
— Невмоготу худородным служить. Голодом морят!
«Худородным». Вот и они с братом Дмитрием оказались худородными. А всё — царь Иван Грозный. Составил «тысячу лучших слуг», а Годуновых в стобцы не внес. Все заслуги забыл.
Был Федор Иванович коренаст, чернокудр и кривоглаз; торопок и непоседлив, кичлив и заносчив. О себе в Воеводской избе похвалялся:
— Род наш не из последних. Прадед мой, Иван Годун, при великом князе ходил. В роду же нашем — Сабуровы да Вельяминовы. Всей Руси ведомы. И Годуны и сродники мои в боярах сидели.
А костромские бояре хихикали:
— Энто, какие Годуны? Те, что ныне тараканьей вотчинкой кормятся? Было, да былью поросло. Годунам ныне ни чинов, ни воеводств. Тебе ли перед нами чваниться, Федька Кривой!
Вскакивал с лавки, лез в свару. Обидно! И за оскудение рода, и за бедную вотчинку, и за прозвище.
Степенный брат Дмитрий охолаживал:
— Остынь, Федор. Чего уж теперь. Кулаками боярам не докажешь, утихомирься.
Но Федор мало внимал словам брата; стоило ему появиться в Воеводской — и новая стычка. Дерзил, гремел посохом…
В покои вошел приказчик, перекрестился на киот, доложил:
— Чужие люди в сельце, батюшка Федор Иваныч.
— Кто, на ночь глядя?
— На санях прибыли. Мужик с бабой да паренек. Никак к другому барину подались, да в метель с дороги сбились.