Читать «Избранные произведения в 5 томах. Книга 4: Джек в Австралии. Рассказы» онлайн - страница 176

Эгберт же попросту отказывался считаться с окружающим миром. Отказывался хотя бы сделать выбор между германским милитаризмом и британским индустриализмом. Не отдавал предпочтения ни тому, ни другому. Что до актов жестокости, он презирал тех, кто их совершает, как выродков с преступными наклонностями. Преступление не связано с национальной принадлежностью.

Но вот — война! Война — и точка! Не рассуждения о том, кто прав, а кто не прав, — сама война. Что ему делать? Идти в армию? Отдать себя в руки войны? Этот вопрос преследовал его не одну неделю. Но не от сознания, что Англия права, а Германия — нет. Возможно, Германия и в самом деле была виновата, да он-то отказывался делать выбор. Нет, не от воодушевления преследовал его этот вопрос. А оттого, что грянула война.

Его удерживала мысль, что, вступая в армию, он должен отдать себя во власть других людей, смирить свой дух перед духом демоса, духом толпы. Полно — да надо ли? Надо ли перекраивать жизнь свою и тело по мерке тех, кто как личность заведомо уступает тебе? Надо ли предавать себя власти тех, кто тебя ниже? Предавать самого себя? Надо ли?

И однако, он знал, что сделает это, признает над собою власть тех, кто ниже его. Он подчинится. Позволит, чтобы им командовали ничтожества, canaille, унтер-офицерский сброд — или пусть даже офицерский, какая разница. Им, который рожден и взращен свободным… Надо ли?

Он пошел поговорить с женой.

— Идти мне в армию, Уинифред?

Она молчала. В ней, как и в нем, все безотчетно и безоговорочно восставало против этого. Но затаенная глубокая обида заставила ее ответить:

— У тебя трое детей на руках. Ты об этом подумал, хотела бы я знать?

Шел только третий месяц войны, и старые, довоенные представления не успели еще изжить себя.

— Разумеется. Но для них это не составит особого значения. Буду по крайней мере зарабатывать шиллинг в день.

— Знаешь что, говори лучше с отцом, — угрюмо отозвалась она.

Эгберт пошел к тестю. Старик, глубоко им возмущенный, ожесточился сердцем.

— Для тебя, по-моему, это будет самое лучшее, — уронил он неприязненно.

Эгберт тут же пошел и вступил в армию, рядовым. Его зачислили в легкую артиллерию.

Отныне у Уинифред появился по отношению к нему новый долг: долг жены перед мужем, который в свою очередь исполняет свой долг перед миром. Она все еще любила его. И знала, что будет любить всегда, если говорить о земной любви. Но теперь она руководствовалась в жизни чувством долга. Когда он приходил к ней — солдат в солдатской форме, — она, как подобает жене, покорялась ему. Это был ее долг. Но покоряться безраздельно его страсти она разучилась навсегда. Теперь — и уже навсегда — что-то мешало ей: мешало то, что она решила для себя, в глубине души.

Он возвращался обратно в казарму. Облик современного солдата не шел ему. Унылая, жесткая, топорная форма убивала его, погребая под собой изящество его сложения. Унизительная скученность лагерной жизни оскорбляла деликатность, присущую человеку его воспитания. Но выбор был сделан, и он смирился. Неприятное выражение портило его лицо — выражение человека, который мирится со своим падением.