Читать «Assassin"s Creed. Кредо убийцы» онлайн - страница 11
Кристи Голден
Как и вежливое равнодушие Каллума Линча.
– Тебе не нравится Библия? – спросил отец Реймонд, понимая, что вопрос риторический.
Кэл неопределенно покачал головой.
– Я могу что-то сделать, чтобы облегчить твою душу?
Отец Реймонд не надеялся услышать ответ, но, к его удивлению, Кэл заговорил:
– Есть такое стихотворение… мне мать его часто читала, «После сбора яблок» называется.
Священник порадовался, что его первая профессия дает ему возможность выполнить последнюю просьбу человека, приговоренного к смерти. Господь прозорлив и добр! Священник кивнул:
– Я знаю это стихотворение. Роберт Фрост написал.
И он начал читать.
Оно не пользовалось такой широкой известностью, как «Остановившись в лесу снежным вечером» или «Огонь и лед». Но именно это стихотворение более других нравилось самому отцу Реймонду. По странному и печальному совпадению оно подходило заключенному.
Священник читал тихо и с нежностью. И лестница, упоминавшаяся в стихотворении, казалась ему лестницей на небеса, а бочка, которую никак не удавалось наполнить яблоками, наводила на мысль о жизни, которая обрывалась так рано.
Как жизнь того, кого убил Каллум Линч; как скоро оборвется и его собственная жизнь.
Забряцали ключи в дверях, и священник замолчал. Дверь открылась.
Время пришло.
Будь это рядовой визит, отец Реймонд попросил бы разрешения закончить чтение. Но это был не тот случай. Пришло время смерти, и люди, даже служители Всевышнего, должны были отступить в сторону.
Кэл встал. Встал и отец Реймонд. По крайней мере, он проводит заключенного до камеры смерти и останется с ним до конца, пока душа не покинет тело.
Куда душа отправится после – отец Реймонд не брался предсказывать.
На ноги Кэлу надели браслеты с цепью, и он звенел ею, когда шел до камеры смерти по коридору – казалось, бесконечному, но в действительности короткому.
Священник не закончил стихотворение. Не беда. Кэл знал его наизусть и про себя дочитал до конца, вспоминая запах осенних яблок и приближающейся зимы.
Он не думал о столе, на который его уложили и пристегнули ремнями, в мыслях он был там, где чувствовал себя защищенным и безмятежным, где в окно светит солнце, где остановилось время, и ему семь лет, и она жива. Ее голос тихий и нежный, от нее исходит тепло, когда он доверчиво прижимается к ней и чувствует тонкий запах лавандового мыла. Эти грезы, как и стихи, давали забвение.
Ремни стянули ноги и грудь.
Забвение было иллюзией, и защищенность была иллюзией. Тот окровавленный кинжал навсегда вошел ему под ребра и лишил его чистой и безгрешной жизни.
В стихах говорилось о погружении в сонную зимнюю безмятежность, долгий сон до весны. Но сейчас он погружался в иной сон. Он был в камере смерти.