Читать «Рисунок с уменьшением на тридцать лет (сборник)» онлайн - страница 77

После обеда, когда дед со свистом дремлет на диване, рыжая лютует. Она сматывает веревки, швыряет журналы, гремит посудой, что-то выхватывает из шкафа, срывает с полок. Потом с грохотом выдвигает ящики комода, который стоит у ног спящего деда, и выкладывает в полиэтиленовый пакет трико, комбинации, лифчики, чулки, косынки.

Кланя, сидя на сундуке, борется со сном, время от времени роняет голову на грудь. Создаваемый рыжей шум воспринимается Кланей без особой остроты. Вдруг на ее колени прилетает запущенный от двери халат. Этот халат подарила Лялечке благодарная Кланя, когда, вернувшись из деревни, получила разрешение «молодых» жить с ними вместе, под одной крышей. Как она тогда летела в Москву – после того как однажды в деревне, лежа на печке, вспомнила: дед наверняка постесняется сказать молодой жене, что ему прописаны регулярные процедуры. Тогда-то, приехав, и выпросила у продавщицы в магазине для беременных этот красивый халат…

Кланя откладывает халат в сторону и идет в комнату, где на диване спит йог. Лялечка зажигает большой свет, хотя в комнате не так уж темно. Дед перестает свистеть, но не просыпается.

Лялечка надевает в передней пальто. Кланя, присев на валик дивана, молча смотрит на Лялечкины сумки. «Целых пять…Как она все унесет?» Лялечка надвигает на лоб норковую шапку, открывает дверь, выставляет сумки на лестницу. Возвращается и, ни на кого не глядя, рявкает: «счастливо оставаться». После чего так хлопает дверью, что стены долго дрожат.

Кланя смотрит на деда. Он спит, лежа на спине, скрестив руки под бородой. Старушка бредет на кухню, наливает воду из графина, пьет – после винегрета пить хочется. Затем замечает свежий скол на хоботе самого первого, самого большого слона, трет пальцем шершавую поверхность, потом усеченным хоботом утыкает первого слона во второго. «Так меньше заметно, а то расстроится». Вспоминает рассказ деда, как первая жена, покойница, подарила ему на пятидесятилетие этих слонов, которые очень дорого стоили. Потом мысль ее снова возвращается к Лялечке. «Куды ж она пошла? К сыну? А говорила, что со снохой все время ругается»…

Кланя прибирает все по местам, выбрасывает обрывки веревок, отмывает посуду от свекольных разводов.

Когда дед выходит в кухню, за окном уже сгустились синие сумерки. В полукруглых окнах противостоящего дома зажигается желтый свет…

Мало ли, долго ли они жили и плавали втроем, сказать затрудняюсь, только прошло какое-то количество быстрых лет, и как-то, сложив свои неподробные и немногочисленные наблюдения, я поняла, что из всей троицы изредка вижу одну Кланю. Она ослабела, перестала произносить монологи и уже никогда и ни на чем не останавливала взгляда, даже когда, закончив оздоровительное мероприятие, кланялась и говорила: «До свиданьица…Доброго всем здоровьица, а больше нам ничего не надобно…» При этом она так выделяла букву о, что только и слышалось до…до…до… Ее косички поседели, пробор расширился, подбородок заострился. Она тихо надевала старенькое черное пальто с котиковым воротником (ибо мои наблюдения чаще всего относились к зимнему периоду), заправляла внутрь серый вытертый платок и, часто шаркая надетыми на валенки галошами, растворялась во времени и пространстве… Немудреные эскизы, нарисованные моим воображением, соединились в предположительно-печальную картину: деда больше нет, Кланя осталась одна, рыжая пошла дальше по жизни, не с Кланей же ей оставаться…