Читать «Рисунок с уменьшением на тридцать лет (сборник)» онлайн - страница 65
Ирина Александровна Ефимова
Пашка слонялся по двору без дела, тщетно ожидая товарищей по играм. Покатал машинку, несколько раз спустил её с горки, скатился сам, извалявшись в снегу. Потом новыми варежками стал сгребать пушистый снег, что лежал на выступе дома возле первого подъезда, подальше от мамочки, и тут вдруг приметил маленькое отверстие в нижней части стены. На некотором расстоянии от этого увидел такое же второе, затем и третье. Он покосился на мать – её лицо полностью утонуло в воротнике.
Пашка встал на колени, выгреб снег из зарешёченного отверстия, прижался к нему лицом, прищурился и стал вглядываться во мрак. Сначала после белого снега и белого света ничего, кроме кромешной тьмы, не увидел. Но чем дольше он вглядывался, тем явственней в чёрной глубине проступал слабый свет. Мальчик перебежал ко второму окошечку, освободил нишку от снега, прильнул к ней лицом. Услышал, как мягко хлопнула дверь подъезда, но оторваться от своего занятия не мог: в темноте бездны снова зарождался тусклый свет. Оглянувшись, ребёнок увидел медленно удалявшихся дядю и тётю и две цепочки следов на снегу.
Только мальчик приладился заглянуть в третью амбразурку, как услышал недовольный голос матери:
– Паша, что ты там делаешь? Хватит обтирать стены!
– Мама, а что в этих окошечках?
– В каких окошечках?
– А вот в этих…
Натерев глаза до муаровых рисунков и протяжно зевнув, мамаша ответила:
– Ничего. Подвал, наверное…
– Мама, а может, там живут все люди, которые уже умерли?..
Рассказы
Где же ты теперь…
И разбрелись по домам недоумевающие подруги той, чей подробно, десятилетиями знакомый, неотрывный от их жизни телесный образ так неожиданно, так неправдоподобно исчез с лица земли, – уплыла в какой-то непроницаемый шкаф и беззвучно прикрыла за собой дверь…
Не у содружества, а у каждой из недоумевающих подруг «на одну подругу стало меньше», как незадолго сформулировала она (казалось шуткой), ибо была она подругой каждой в то время как каждая каждой была куда меньшей подругой. Центростремительная сила безвозвратно потеряла свой центр, и разбрелись по домам осиротевшие, внезапно оторванные от давней и прочной привязанности престарелые дамы править девятины, сороковины и прочие годовщины, сколько их Бог даст…
… Почему именно в последнее лето к ней пришло прозрение, что жизнь на исходе? Почему именно в погожий июньский день, она, греясь на солнышке, которое так любила, громко воскликнула: «Ты сознаешь, что осталось совсем немного?» И на вопрос «ты готова?» – горящий взгляд, не приемлющий того, о чем
Она бы так убийственно, так сокрушительно не страдала, если б в мир иной ушла я. Не потому, что я лучше, а она хуже, а потому, что она лучше, а я хуже. Потому что она на удивление, как никто, все принимала, во всем с готовностью усматривала положительную сторону. Ее стакан был всегда наполовину полон, тогда как мой – всегда наполовину пуст. Потому что она ко всему относилась философски. И с благодарностью. И была тысячу раз права. Действительно, зачем, почему, как можно (это я безрезультатно взываю к самой себе) так настырно, так неумно, так пагубно для единственной жизни не принимать неизбежное, возмущаться им до стократных падений в бездну отчаяния…
