Читать «Избранные произведения в 5 томах. Книга 3: Радуга. Цыган и девственница. Крестины» онлайн - страница 72

Хилль тихонько протащился на свое место, с лицом распухшим от слез, не прекращая рыданий. В его плаче чувствовалось такое отчаяние, что у нее разрывалось сердце. Ведь, если бы она умела держать детей в порядке, этого никогда не случилось бы, Хилля никогда бы не позвали и не высекли.

Начался урок арифметики. Она не могла сосредоточиться. Мальчик сидел на задней скамье, согнувшись и продолжая всхлипывать. Это длилось довольно долго. Она не решалась ни подойти, ни заговорить с ним. Ей было стыдно. А кроме того, она не могла простить ему, что он стал таким жалким, заплаканным и опухшим от слез.

Она пошла между скамеек, исправляя ошибки в сложении. Но детей было много, и ей трудно было обойти весь класс. Кроме того, она неотступно помнила о Хилле. Наконец, он перестал плакать и сидел, сгорбившись, тихонько играя своими руками. Немного погодя, он поглядел на нее. Слезы размазали грязь на его лице, но взгляд был особенно чист, ясен, как у неба, омытого дождем. В нем не было ни следа лукавства или злобы. Казалось, он забыл все, что произошло, и только искал случая занять обычное положение.

— Принимайтесь за работу, Хилль! — сказала она ему.

Дети продолжали решать задачи, отчаянно плутуя, о чем она знала. Она написала на доске другой пример. По классу она идти уже не могла, и стала против учеников, чтобы наблюдать за ними. Одни уже сделали, другие отстали. Как быть?

Наконец, настало время перерыва. Она приказала закончить работу, и ученики, толпясь, вышли из комнаты. Она обвела глазами брошенные кое-как, смятые, грязные тетради, обломанные линейки, искусанные ручки. Сердце ее болезненно сжалось. Дело шло все хуже.

С каждым днем беспорядок в классе усиливался. У нее были на отметке горы тетрадей, где ей приходилось поправлять бесчисленное количество ошибок, — работа, вызывавшая в ней ненависть и отвращение. Работа шла все хуже. Если она пыталась польстить себе тем, что сочинения стали более живыми и интересными, она сразу видела, что почерк стал безобразнее, а тетради приняли страшно грязный, неопрятный вид. Она делала все, что могла, но все это было совершенно бесполезно. Она сама не была в состоянии отнестись серьезно к тому, что от нее требовалось. Да и почему? Почему она должна была считать серьезным обстоятельством то, что ей не удавалось научить детей писать чисто и аккуратно?

Почему она должна была осуждать себя за это? Пришел день выдачи жалованья, и она получила четыре фунта, два шиллинга и один пенни. В этот день она очень гордилась собою. Никогда еще не имела она в руках столько денег. И все они были заработаны ею. Сидя в трамвае, она тихонько перебирала монеты в руках и все боялась потерять их. Они давали ей силу и утешение. Придя домой, она сказала матери:

— Сегодня давали жалованье, мама.

— Так, — сказала мать хладнокровно.

Тут Урсула положила на стол пятьдесят шиллингов.

— Вот за мое содержание, — сказала она.

— Хорошо, — равнодушно ответила мать, даже не прикоснувшись к деньгам.

Урсула была обижена. Но как-никак, она заплатила за себя. Она может чувствовать себя свободной. А кроме того, у нее осталось тридцать два шиллинга для себя. Она, бывшая обычно расточительницей, не хотела их тратить, ей жалко было расходовать эти золотые монеты.