Читать «О влиянии Евангелия на роман Достоевского «Идиот»» онлайн - страница 34

Монахиня Ксения (Соломина-Минихен)

Эпизод построен по тому же принципу, что и в романе Греча. По выражению лица пришедшей к нему женщины Мышкин, как и князь Кемский, узнает о предстоящем несчастье. Достоевский имеет в виду гибель Настасьи Филипповны под ножом Рогожина и потерю князем любимой им Аглаи. При этом сон так реален, что читатель вместе с Мышкиным почти готов принять его за действительность. Сон повторяется в день прочтения князем писем Настасьи Филипповны к Аглае, чтобы потом до буквальности воплотиться при встрече с Настасьей Филипповной, когда князь возвращался к себе от Епанчиных: «Он пошел по дороге, огибающей парк, к своей даче. Сердце его стучало, мысли путались, и всё кругом него как бы походило на сон. И вдруг, так же как и давеча, когда он оба раза проснулся на одном и том же видении, то же видение опять предстало ему. Та же женщина вышла из парка и стала пред ним, точно ждала его тут. <…> “Нет, это не видение!” <…>

Она опустилась пред ним на колена, тут же на улице, как исступленная; он отступил в испуге, а она ловила его руку, чтобы целовать ее, и точно так же, как и давеча в его сне, слезы блистали теперь на ее длинных ресницах» (8; 381–382).

Как видно из этого отрывка, кроме влияния романа Греча в нем отразились и вновь возникшие в воображении Достоевского ассоциации между героиней «Идиота» и Марией Магдалиной. Настасья Филипповна стремится на коленях поцеловать руку князя – знак поклонения и покаяния. Она долго не встает с колен и не в силах закончить начатой фразы о том, что не будет больше писать Аглае. Она уверена, что навсегда прощается с Мышкиным, потому что, исполняя его волю, должна уехать на следующий день, как он «приказал». Это еще усиливает атмосферу безысходного страдания и отчаяния, характерную для данной сцены. Прием отождествления сна и реальности, видений и действительности – один из главных в «Черной женщине». В произведении Достоевского сны князя, о которых говорилось выше, как и его вещий сон перед вечером в салоне Епанчиных, подтверждают истинность его предвидений и предчувствий. Способность к прозрениям должна была, по замыслу Достоевского, ярко проявляться в личности его «серьезного Дон-Кихота» и «Князя Христа».

Романом Греча навеяна, быть может, запись о Мышкине, сделанная в ноябре, когда планировались страницы, посвященные поискам Настасьи Филипповны и последней встрече с Рогожиным: «Ходил по Петербургу, видения» (9, 285). Она не получила реализации в окончательном тексте, но говорит о том, что Достоевский намечал развитие и в финальных главах «Идиота» этого возвращающегося мотива: вспомним эпизод чтения Аглаей баллады о видении пушкинского «рыцаря бедного», а затем сцену в Павловском вокзале, где перед Мышкиным предстает «видение» Рогожина, и вслед за ним – «чрезвычайное видение» Настасьи Филипповны (8; 205–212; 287–290).