Читать «Сундук с серебром» онлайн - страница 122

Продар и бровью не повел, не обернулся. Сердце его зашлось от радости.

Позвали с другой делянки Петера. Он пришел, глянул вниз и обомлел.

— Это мой отец.

— Уведите его отсюда — убьет ведь.

У Петера не хватило отваги подойти к отцу.

— Перестаньте рубить, — сказал он. — Подождите!

Топоры смолкли. Рабочие переглядывались, усевшись на землю, посмеивались над приключением.

Продар слышал, что топоры затихли. Эту тишину его сердце праздновало как победу. Он торжествовал так, будто осуществил свою самую заветную мечту.

Он встал, посмотрел наверх и расхохотался. А потом бросился через кусты к Мертвой скале.

30

В один из темных ноябрьских вечеров, когда в доме всю ночь не гасили свет, возле дома Продара протяжно закричала сова.

Продариха проснулась и испуганно взглянула на мужа.

— Меня зовет, — сказал он.

— Вздор! Ты еще молодцом!

Милка схватила ребенка на руки.

— Неужто он помрет? — спросила она Петера.

— Спи, милая, спи! — сквозь дрему ответил он.

После Рождества, в хмурые последние дни старого года, у Продара святили покойника. Под скромным белым саваном лежала Продариха. По обеим сторонам горели свечи в деревянных подсвечниках. На подоконнике стояли три снятых со стен образа и переселившееся из темного угла распятие. Два цветка в горшках обрамляли их, придавая витавшему здесь кладбищенскому духу капельку жизни. На саване и в изголовье были разложены вырванные из церковной книги картинки с зубчатыми краями. В большой кофейной миске, свешиваясь через край, стояла маслиновая ветвь.

Петер весь день провел в хлопотах, делая необходимые приготовления к похоронам. Теперь он не знал, за что взяться. Милка возилась в сенях, Кошаниха помогала ей по хозяйству.

В запечке сидел Продар и молча смотрел перед собой. Ни одно движение, ни один вздох приходящих не ускользал от его внимания. Итак, он остался один. Нет больше той, с которой он нес бремя жизни. Как тяжело было ему в ту минуту, когда глаза жены остекленели и уста сомкнулись навеки!

Глуховатый свояк из Ровтов пил водку, закусывал хлебом и временами начинал говорить так громко, что всех брала оторопь. Другие-то говорили шепотом, как будто Продариха спала и ее боялись разбудить.

У печи, скрестив руки на груди и бессмысленно пялясь в пространство, сидели две женщины. Они то и дело склонялись друг к другу и о чем-то перешептывались. Выражение торжественной печали лежало на их лицах.

Вошла еще одна женщина. Она тихо поздоровалась, тихо, на цыпочках, приблизилась к покойнице, окропила ее святой водой и опустилась на колени. Помолившись, осторожно взялась за край савана и откинула его, открыв бледное, умиротворенное лицо усопшей.

— Красивая какая! — воскликнула она, обращаясь к тем, что сидели у печи.

— Словно живая!

— Отчего ее так скоро скрутило? Ведь еще крепкая была.

— Эх, — вздохнула одна из женщин и оглянулась, чтоб кто-нибудь не услышал. — Старые люди быстро сдают. Когда ребенок-то родился, молодуха все в постели нежилась.

— А что же Кошаниха?

— Знаешь же. — Женщина снова оглянулась. — Да и Петер на руках ее носит.

Вошла приехавшая из города Францка. От быстрой ходьбы она вся взмокла, раскраснелась и запыхалась. Траур очень шел к ней — в черном платье она выглядела как настоящая госпожа. Францка протянула отцу руку и заплакала.