Читать «Юдаизм. Сахарна» онлайн - страница 319

Но, утешает Россию Любош, —

«...пусть Розановы, Чеберячки, Сикорские и Замысловские влачат имя русское по самым смрадным низинам, — есть другая Россия, Россия великих страстотерпцев, славных художников и самоотверженных героев»...

Я знаю, что «Любошу» никогда никто не отвечал, но я отвечу. Однако сперва о «Любоше», или Любеньке: еврей, не очень старый и какой-то наружносальный, как все евреи. Лицо похоже на смазанное ваксой голенище сапога. На похоронах Пергамента, должно быть через посредство кого-то, подошел и представился. Я спросил — «Кто?» Сказали — «Редактор Речи». Тогда еще где-то встретясь, в суде кажется, я спросил любезно: «Отчего ваших статей давно нет в Речи?» Он ответил: «Я больше люблю писать там-то» (и назвал какую-то маленькую газету). Когда я, недоумевая, спросил: «Почему редактор не пишет в своей газете?» Мне ответили: «Потому что он подставной, и его туда не пускают писать» (т.е. плохо пишет, мелкий литератор). Хоть, кажется, отчего же бы не писать в «Речи»? Там ничего крупного нет.

Эти маленькие справки, взятые на улице и, может быть, не во всем точные (кто гоняется за «точностью», говоря о Любоше? хуже действительности ведь не скажешь), — привожу для того, чтобы у читателей лишний раз мелькнуло сознание в голове, какие люди «делают культуру» в России. Теперь оставляю его и говорю частью по адресу «Речи», где пишет все-таки профессор Милюков, и притом профессор русской истории, ученик Ключевского, — и не отвращаются писать литераторы Мережковский и Философов... А главным образом, мне хочется сказать два теплых слова по адресу образованного и читающего русского общества:

Что́ же, господа и милая публика! Евреи совсем разошлись. Разошлись они потому, что ни рука их, ни голос не встречают отражения, препятствия, сопротивления. «Ватное царство», это российское общество, грамотное ее население, — ватное, в котором железная рука еврея, еще вчера купавшаяся в вонючей грязи их «оседлости», сегодня уже размахивается в Петербурге и бьет по щекам старых заслуженных профессоров, членов Государственной Думы, писателей и пр. Несомненно, «Любош» бы назвал и прокурора суда, и председателя суда, — несомненно, он подразумевает и всю юстицию, во главе с г. Щегловитовым, — смешивая все в «одну компанию» с ворами, сутенерами и пристанодержателями.

Публика кланяется. «Хорошо пишет Любош»... «Главное — смело». Хотя кто же и что́ ему сделает, если он не назвал коронных членов суда, а он предусмотрительно не произнес вслух их фамилий. Выходец из «оседлости» хорошо знает полицейские правила.

Вообще «Любош» многое знает. Он знает, что полиция в Киеве вся была к услугам евреев по обнаружению убийства и что она кричала на несчастных родителей убитого мальчика, когда они передали слова сына-ребенка о том, будто он «видел, как Бейлис потащил Ющинского к печи». Что-то странное было и с юстицией: почему-то «расследовала» дело не она, а евреи — сотрудники еврейских газет. Так что не одна публика у нас «ватная», но и администрация в значительной степени «ватная» или «кудельная», — и, хорошо все это зная, «Любош» чувствует себя совсем свободно.