Читать «Юдаизм. Сахарна» онлайн - страница 228

Однако почему «это старенькое» я люблю?

Тепло и удобно.

Посему же я люблю взрыв, революцию, где «неладно сшито», жмет, ломает. Когда комнаты «черт знает как устроены», «портной все изгадил». Тогда я с бешенством Обломова (который может жить эгоизмом именно в меру своей лени) вскакиваю и кричу: «Ломай все», «Жги дом».

Вот.

У меня не теория революции, которую я ненавижу всем своим существом, и ненавижу именно сердце революции, пафос ее, жерло ее, надежды ее... А...

— Я люблю наш старый сад, и пусть он цветет вечно.

Как ни смешно сравнение, но «старая баба Розанов» похож или, лучше сказать, вышел из «Лизы» Калитиной и ее вечного покоя и вечной мечтательности о вечном. Я бы, в сущности, ничего не менял... в природе. «Мой город» должен быть хорош и удобен, как «природа»... А, тогда, пожалуйста, — не меняйтесь, не меняйте! Но пришли или стоят перед носом попы со своими «правилами», которые мучат меня (не важно, я-то и «наплюю»), а ближних, которые этими «правилами» смущаются, пристыжены и «готовы» бы, но не могут и не в силах лучшую и золотую правду сердца своего согласовать с этими «правилами». Тогда я вскакиваю со своего обломовского дивана и кричу:

— Гони их в шею!! Всех гони: с длинными бородами, с седыми бородами, с длинными посохами. Пожалуйста, гони, и, пожалуйста, не рассуждай с ними, потому что это плуты, обманщики и кровопийцы.

Так что, гг. теоретики революции, моя революция поглубже вашей. У вас это — феерия, блеск и бенгальские огни. А у меня:

Дело, добро и правда.

Вот вам моя «революция из халата».

* * *

20 ноября 1913

Зашел в кухню к Наде. Поднял голову: смотрю — три веревки протянуты, и на всех черные чулочки детей. Прямо — «амбар чулок». Когда вместе — то кажется множество. Должно быть, — и мои носки. Иначе — откуда столько. М. б., и мамины, и Домны Васильевны, и Наташи (курсистка-жилица).

«Штопаные чулки» моих детей — мое оправдание в мире, и за них я пройду в Царство Небесное.

Это было лет 6 назад, пожалуй, — 10.

Перед мамой лежала груда чулочков, и, подняв одну пару, мама сказала:

— Ты видишь, больше нельзя носить.

Я всегда сердился на покупку всего носильного. «Одевать» нас должен Бог и «погода». «Платье — глупости» (в сущности, необходимы квартира и еда).

Лениво я взял чулок. И что́ же увидел:

Большими, мягкими, как подушечка, штопками («штопали чулки»), как пятаками или как сосисками (продолговаты), были усеяны не «пятка», не «носок», что естественно и ожидается, но самое туловище их, длина, около икр и выше... «Первоосновы», как говорят философы о мире, — только остаток, «по чему штопать».