Читать «Дочь Ленина. Взгляд на историю... (сборник)» онлайн - страница 73

САНСОН. Жако, давай! (Грохот гильотины.)… Гражданин Эбер!

ЭБЕР. Нет! Нет! Подождите, граждане! Подожди, гражданин палач. Я прошу сообщить Робеспьеру! Я признаю… раскаиваюсь во всем, в чем он прикажет. Нельзя же все время убивать! Так никого не останется!

САНСОН. Ну почему же? «Если у меня много работы, дела Республики идут на лад!» Дела Республики – как нельзя лучше, гражданин! Тащи его!

Жако и помощники волокут Эбера на доску. Тот кричит, вырывается.

ЖАКО (кричит). Он на доске! Отдыхает! (Вопли, крики Эбера.)

САНСОН. Поехали, Жако! (Дергает веревку. Грохот гильотины. К Шометту.) Твоя очередь, гражданин. Я не забыл твое пожелание и сам опущу топор.

ШОМЕТТ. Спасибо на добром слове, Шарло. (Жако уводит Шометта.)

ЖАКО (кричит). Отдыхает!

САНСОН. Поехали! (Дергает веревку. Грохот гильотины.)

ТОЛПА (восторженно). Да здравствует Республика! (Поют «Марсельезу».)

САНСОН. Первым из троицы друзей не выдержал Камиль Демулен. Он начал писать статьи против террора. И Дантон, еще вчера призывавший к расправам, сегодня вообще удалился от дел. Я видел его в Конвенте… Рябое лицо, багровое от страстей, стало теперь бледной маской…

ДЕМУЛЕН (выступает)… Но врагам не стоит обольщаться! Дантон спит, но это сон льва. Он проснется, когда придется защищать истинных революционеров от их обезумевших братьев!

Трибунал. Сансон и Фукье-Тенвиль.

САНСОН (осторожно). Я видел Дантона в Конвенте. Он как-то сильно сдал – тридцатипятилетний старик…

ФУКЬЕ-ТЕНВИЛЬ. Нервничает, ожидая встречу… с тобою. Много наворовал, хочет насладиться жизнью, устал от революции. Его друг Демулен в свой газетенке смеет честить нас «обезумевшими братьями», «корсарами мостовых». Это всего лишь очередной заговор тех, кто устал от революции.

САНСОН. Любимое слово – «заговор» – было произнесено.

Трибунал.

САНСОН. Вчера Фукье-Тенвиль передавал мне очередной приговор с двадцатью семью именами, когда в Трибунале появился Дантон… Впервые за последний месяц! Они заговорили, не стесняясь моего присутствия.

ФУКЬЕ-ТЕНВИЛЬ. Мне кажется, вам обоим следует покаяться. Уверен, Неподкупный простит.

ДАНТОН. Покаяться – в чем? В том, что мы не хотим больше крови?

ФУКЬЕ-ТЕНВИЛЬ. Но иначе…

ДАНТОН. Я знаю, что будет иначе… Однако в последнее время мне больше нравится быть гильотинированным, чем гильотинировать других…

ФУКЬЕ-ТЕНВИЛЬ. Всего лишь фраза. Ибо ты не веришь, что это может осуществиться. Но, поверь, – может… Тебе и Камилю лучше сейчас бежать.

ДАНТОН. Нельзя унести родину на подошвах башмаков…

ФУКЬЕ-ТЕНВИЛЬ. И это тоже – фраза.

ДАНТОН. Передай её своему хозяину, который послал тебя с этим предложением. Ему придется прекратить казни или… Или сделать то, чего он больше всего боится, – арестовать нас. Это будет последний вздох убитой им Революции.

САНСОН. «Убитой всеми вами Революции», – так я поправил его, конечно же, мысленно… Бедный Дантон! Он смешно уверен, что его не посмеют тронуть! Не понял, что они сами приучили улицу к падению кумиров… Улица сделала кровавого Марата святым после смерти, а Робеспьер стал для черни святым при жизни. Возлюбленная Жако, одна из наших фурий, повесила портрет Неподкупного вместо иконы – в изголовье постели. И бедный Жако после утех любви видит его сверлящие глаза… Уверен: Робеспьер посмеет…