Читать «Стоило ли родиться, или Не лезь на сосну с голой задницей» онлайн - страница 9

Бабушка, мама, дядя Ма вели между собой взрослые разговоры. Мария Федоровна же начала мне рассказывать о недетских вещах, видимо, она не могла не говорить, раз рассказывала об этом трехлетнему ребенку. Я представляла себе прошлое по рассказам Марии Федоровны: революция — это слово было у всех на устах — была не так уж давно (что соответствовало действительности, революция была старше меня на девять лет), а до революции было Временное правительство, вот оно-то было бесконечно долго, потому что до него был царь, а царь — персонаж сказок, сказки же связаны с очень давними временами, так как уже давно ничего похожего на сказки не происходит. Правда, Мария Федоровна уже жила во время царя, значит, эта «давность» соизмерялась с ее старостью или ее старость соизмерялась с этой «давностью».

Мои взрослые, когда настало время, «уплотнились», поселив в одной комнате сестру бабушки, тетю Эмму с сыном, моим двоюродным дядей Ю, и их удивляло, что с ней, родственницей, возникают ссоры. До меня в квартире жил милиционер. Мама мне про него сказала только то, что он жил в этой квартире и от него, слава богу, избавились, а через несколько лет после маминой смерти я нашла постановление суда, в котором говорилось, что милиционера выселяют за то, что он буйствовал, пьяный, бегал за моей мамой и кричал: «Убью слепую жидовку!» Но мама не рассказала мне об этом, она меня щадила всегда, до последнего дня своей жизни.

Больным местом для моих взрослых была ванная. Тогда считалось еще, что кухня — место, где орудует прислуга, а уборная и ванная — придаток спальни, где чужим людям не место, как им не место в наших постелях. Ванная была проходной комнатой между коридором и комнатой дяди Ма; из комнаты дяди Ма была еще дверь в самую большую комнату в квартире, бывшую гостиную, теперь комнату Вишневских (ранее там жил милиционер), эта дверь была, разумеется, наглухо заколочена, и мои взрослые, не пуская соседей в ванную, аргументировали это тем, что дядя Ма не сможет проходить к себе в комнату, если ванной будут пользоваться посторонние люди.

Однажды бабушка, мама и дядя Ма вернулись домой разгоряченные и обиженные, они громко обсуждали что-то. Я поняла, что это от кого-то поражение и перед кем-то отступление, и страх, что это повторится, остался во мне навсегда. А когда осенью я вернулась с дачи в Москву, в ванной уже стояла деревянная перегородка (еще до отъезда на дачу были тяжелые шаги в коридоре, падение досок на пол, грубые голоса). Доски были выкрашены в грязно-красный цвет, а краска была неровной, бугристой: то ли краска была плохая, то ли доски плохо оструганы, — в квартире еще ничего не было настолько безобразного.

Через десять — двадцать лет после этого события я считала бы, что они поступают несправедливо по отношению к ближнему, которого следует любить, как самого себя, но все же я никак не могу осудить моих взрослых за их неудачные попытки защитить домашнюю жизнь от вторжения чужих, чуждых и враждебных людей. Бедные! Они старались сохранить достоинство дома, как будто были виновны в его падении. Мама понимала, что на многое надо махнуть рукой, но и она не могла приспособиться к тому, что нужно удовлетвориться своей норой-комнатой, а прочее — ничье, и мы держали вешалку в передней для пальто и калош, и пол в передней и коридоре натирался за наш счет до смерти мамы.