Заиндевевшие снасти,Синь, затаившая дух.Как привалившее счастье,Эти сугробы и пух.Это ведь было до снега,Возле воды и весла.Льстивая тайна побегаСлавою нас обошла.Помню осенние воды,Сеть расписаний сухих.Вмерзли твои пароходыВ лед опозданий моих.На берегу, как в затоне,Остановились года.Лишь дуновенье погониШло по воде иногда…Нет ни бесславья, ни славыВ том, что, темнея на цвет,Чьи-то заставы и травыНам уносились вослед.Здесь задыхались от бегаИ не прощались они…Все это было до снега,Перебелившего дни.Заиндевевшие снасти,Даль, затаившая дух.Как привалившее счастье,Эти сугробы и пух.
1967
Чужая книга
После дней обаянья,После белых ночейС этой книгой свиданьяВсё нежней и горчей.Это очень похожеНа ближайший отлет.Гул винта, как по коже,По обложке идет.Средь вокзального быта,Вся — поющая, всяНа скамейке забыта,Остающаяся.Не средь шумного бала,А под вопли грачейТы меня испугалаСтрахом юных ночей.Невозможностью слиться,Невозможностью взятьИ отдать, и открыться,То есть все рассказать.Невозможность явитьсяИ в любом пустякеНевзначай воплотиться,Как дано пустельге.На скамейке, подмокшейОт весеннего льда,Голос, не превозмогшийКрасоты и стыда.Это даже не слово,Что в сердцах говорим…Дивный слепок с чужого,Населенный своим.
1967
«Мне нравятся поэтессы…»
Мне нравятся поэтессы,Их пристальные стихи,Их сложные интересы,Загадочные грехи.Как бледностью щеки пышутУ всех на иной манер,И как о мужчинах пишутПо-рыцарски. Не в пример.Их доблесть — не быть обузойНи в цехе, ни в мастерствеИ жить, пребывая с музойВ мешающем им родстве.Я рад, что в наш век тревожный,Где с пылом враждует пыл,Их дружбою осторожнойПорою отмечен был.
