Читать «Вена в русской мемуаристике. Сборник материалов» онлайн - страница 40

Екатерина Владимировна Суровцева

– Голод принудил, – подхватил чопорный господин, – всех лошадей поели.

– Зачем досиделись до того, что есть нечего стало.

– А что же было ему делать?

– Пробиться, оставив в крепости сколько нужно для обороны.

– Возможности не было. Сам Мольтке сказал: западня готова, и не уйти ему.

– Преклоняюсь пред таким авторитетом, – вмешался приятель мой, – но смею полагать, что в одном только случае приговор Мольтке мог послужить к оправданию Базена и прочих французских генералов, засевших в Меце.

– Очень любопытно знать этот случай.

– Когда Базен и прочие генералы, один за другим, сложили бы свои головы в попытках опровергнуть непогрешимость Мольтке – тогда бери крепость, забирай солдат; мёртвые остались правы. А то, кажется, все они, начиная с Базена, обретаются в добром здравии и поэтому нет им оправдания.

– А ежели высшие политические соображения?

– Политика для меня китайская грамота, ничего в ней не понимаю, сужу умом солдатским.

– В таком разе, думаю, найдёте в вашем уме лёгкое оправдание для злополучного маршала. Что если, примером сказать, он имел Луи Наполеона, своего пленного императора, приказание действовать таким образом. Положим, такой пассаж случился бы с нами: государь в плену, вы командуете армией и получаете от него приказание во что бы то ни стало сберечь его последнюю надежду, «преданную ему армию», как изволили бы вы поступить?

Замысловато улыбаясь и потирая руки, господин глядел на моего приятеля: знай, не с простаком дело имеешь – подвёл тебя к обрыву.

– Вопрос ваш, милостивый государь, ни с какой стороны к делу не подходит, – сказал приятель мой, не заминаясь, – следственно, освобождает от прямого ответа. Во-первых, у нас подобный пассаж не может случиться во веки веков; до плена государева пришлось бы стереть с лица земли, до последнего человека, всю русскую армию, а это есть дело зубастое; во-вторых, видно каждому, кроме «преданной армии» за него стоят ещё семьдесят миллионов не менее преданного народа; и в-третьих, ровнять государя Русского с Луи Наполеоном значит посягать на здравый смысл и не понимать разницы, существующей между законностью и беззаконием. Подобное посягательство можно принять за личную обиду.

Господин смешался; но самолюбие не позволяло уступить.

– Однако что ни говори, Луи Наполеон всё-таки был настоящий император; восемнадцать лет владел Францией.

– Вольно Французам было его терпеть.

– К сожалению, мы смотрим на вещи с разных точек зрения.

– Не удивительно, разных министерств и разно понимаем. Но погодите, в последние годы много сору у нас подмели, выметут и эту разновзглядность, как каждого, прежде чем в камергеры, да в посланники, годика два заставят походить под такт барабана. Представить себе не можете, в какую удивительную гармонию умы приводить приятный звук телячьей шкуры. Спросите у господ Немцев; они скажут.

– Не сходимся во многом. Согласитесь, однако, что после падения Наполеона одно французское безумие могло продолжать войну против неодолимой германской силы. Смыслу нет у Французов; после таких уронов, как Вёрт, Гравелота и Седан ещё лезть на драку есть прямое преступление, и хорошо делали Прусаки, когда поступали с ними как с бунтовщиками: вешали и расстреливали франкфиреров.