Читать «Возвращение в Михайловское» онлайн - страница 117

Борис Александрович Голлер

Ольга подошла неловко, уронила головку к нему на грудь. Он обнял ее – и поднял – она заболтала ногами в воздухе.

– Береги себя! – шептала она. – Береги!..

– Ольга, Ольга! Это уж вовсе не комильфо! – попенял Сергей Львович.

– Оставьте их в покое! Она сестра ему! – буркнула Надежда Осиповна и села в карету.

Все отъезжающие уселись в карету, а возки дернулись – готовые тронуться за ней.

– Приезжайте снова! – махали дружно дворовые. – Приезжайте!

Потом… все покатилось по кругу – круг сомкнулся и разомкнулся, и все стало двигаться, удаляться, исчезать. И пропало из виду… Люстдорф, Люстдорф! Александр бессмысленно смотрел вслед.

Он остался один…

Он вернулся в дом и снова стал знакомиться с ним – как сначала. Дом, который покинули люди, уже не совсем тот, что прежде. «Онегин шкафы отворил: – В одном нашел тетрадь расхода, – В другом наливок целый строй… – И календарь осьмого года…» – Он прошелся по комнатам, открывая и закрывая шкафы. Пустота…. Дом вдруг постарел – на десятки лет. Он вновь отошел к Ганнибалам, и Пушкиных здесь не ночевало. «Он в том покое поселился – Где деревенский старожил – Лет сорок с ключницей бранился, – В окно смотрел и мух давил…« Кой-где валялись еще оставленные вещи – те, что решили не брать в последний момент. Скоро Арина с девками приберет все – и все. Он подобрал с полу Ольгину заколку для волос и долго вертел в руках. На спинке кресла лежал перекинут материнский платок – мигренный. Он столько раз видел его на голове у матери, что теперь, валявшийся просто в креслах, он внушал суеверное чувство – почти страх: отнятой головы. Вещи долговечней людей – их памяти, их усилий. Он сказал вслух, себе: «Одиночество мое совершенно, праздность торжественна…» Если честно – он совершенно не представлял – куда себя деть. Мир запахнул на нем этот плащ – и взял на застежку. И оставалось только… что оставалось?

Прослонявшись по дому часа два – и так и не найдя себе места – Александр помчался в Тригорское – под крыло Прасковьи Александровны. Она умела оказывать на него благостное действо. Но она, как назло, как раз (светская львица!) – упорхнула в гости к соседям-помещикам… новоржевский бомонд, который она вечно ругала на чем свет – наполовину состоял из ее родни – после двух мужей у нее тут осталось пропасть родственников обоего полу.

Так что – дома из девочек он застал только Анну… Она улыбнулась вымученно – хотя и обрадовалась: к кому бы он ни приезжал в их дом – она знала, что не к ней.

– Ах, Александр! Как все ужасно, право, ужасно! – она имела в виду всеобщий отъезд, Ольгу – по которой намеревалась скучать, его одиночество, свое одиночество… То, что у нас проносится в мыслях всегда более того – о чем мы говорим. (Бедные мы! Как мы невыразимы в слове! Не высказаны.)

– Сготовить вам кофию? – спросила она робко.

– Нет. (Он нахмурился, потом расправил морщинки – все в порядке!). – Как говорил один мой приятель – рюмочку водки, ежли она у вас есть!

– А если только наливка?

– Хуже… но что есть!