Читать «Легенды горы Кармель» онлайн - страница 88

Но ему снова приснилась Адалет. Она бежала навстречу по пепельному померанскому берегу под этим неотступным серым небом, и вода была такой мелкой, что сквозь нее было видно дно. Над песком берега зонтиками раскачивались пальмы. Так и не сказав ни слова, она бросилась ему на шею, обхватывая плечи, повисая, целовала его и плакала – точнее, ревела, как девчонка, как будто весенними водами вдруг сорвало морскую дамбу, – и он чувствовал, как под одеждой дрожит ее тело. Когда через три дня они встретились в заранее назначенное время, Визенгрунд увидел черные бессонные круги вокруг ее глаз. «Никогда так больше не поступайте», – сказала Адалет сухо, сжимая руки, и отказалась договариваться о дне следующей встречи. Он поклялся себе сделать все, чтобы не причинить ей зла и никогда больше не делать ей больно. Но когда она взяла кофейную чашку, он увидел, что ее рука чуть подрагивает, и вспомнил теплую дрожь ее тела на померанском берегу. Воспоминание было столь сильным, что на несколько секунд Визенгрунд перестал ее слышать. Адалет же проследила за его взглядом, увидела свою вздрагивающую руку, вспыхнула, но промолчала.

После этой встречи они не виделись довольно долго. Потом Визенгрунд заболел. Несмотря на то что это был грипп, болезнь проходила тяжело – вероятно, подхваченный им вирус был одним из непосредственных предшественников того штамма, который через два года назовут «испанкой» и который убьет пятьдесят миллионов человек по всему миру. Довольно долго Визенгрунд был вынужден оставаться в постели, пытался заставлять себя читать и работать, но его сильно лихорадило, потом стала болеть печень. Он запрещал экономке подходить слишком близко; она же пыталась нарушать его запреты, уважительно, но недоверчиво выслушивала его рассказы про маленьких существ, живущих в крови, которые перелетают на здорового человека по воздуху, и коротко отвечала Визенгрунду, что все в руках «Святого, да будет он благословен». В один из таких дней экономка с изумлением доложила ему, что его ждет женщина. «Она еврейка или немка?» – спросил Визенгрунд, но экономка только с неодобрением замахала руками. Он встал, оделся, вышел в гостиную. В кресле сидела Адалет. Вопреки всему, он так надеялся, что это именно она, что – пока одевался – успел приготовить целую речь, категорически запрещающую к нему приходить. «К тому же я заразен», – добавил он. «Я умею передвигаться незаметно», – ответила Адалет и улыбнулась.

Визенгрунд написал ей страстное письмо с несколько мелодраматичными мольбами не приходить к нему и не восстанавливать против себя весь город. Адалет коротко ответила, что она всего лишь соблюдает традицию и что она придет снова по прошествии того времени, которое для их встреч было обычным. В постскриптуме она жаловалась, что его лихорадочные ночные кошмары ей очень надоели. К концу недели Визенгрунд уже выходил из дома, а через десять дней сидел у нее. В тот вечер она попыталась научить его петь народную турецкую песню, но потом призналась, что и сама недавно ее выучила. Визенгрунд же стал вспоминать давно забытые сказки, но в каждой из них оказывалось, что он не помнит либо середину, либо конец; он начал придумывать недостающие кусочки, и вечер был головокружительно бесконечно долгим. Он стал приходить к ней, как прежде, и все было точно так же, как раньше, но теперь Адалет иногда читала ему стихи Руми и отрывки из «Месневи». «Но я же ничего не понимаю», – говорил Визенгрунд; «это не имеет значения», – отвечала она. «Так не может быть, – возражал он. – Когда кончится война, первым же кораблем я закажу перевод Руми на какой-нибудь из европейских языков. И мы будем сидеть здесь, и я уже буду все понимать». Но однажды Адалет добавила: «Это та война, которая не кончится уже никогда. Мира, к которому мы принадлежим, больше не будет». «Не говори так, – ответил Визенгрунд, – то есть простите, не говорите так». Он был уверен, что Руми похоронен где-то в Персии. «Нет, – поправила его Адалет, – он похоронен у нас в Конье». И было только одно, о чем они почти никогда не говорили, и это была война. Она обволакивала их со всех сторон, встречала на улицах и рынках, на маленьких вечерних приемах, в газетах, разговорах и страхах, она висела в воздухе и была расплескана в море.