Читать «Старая дорога. Эссеистика, проза, драматургия, стихи» онлайн - страница 140

Роман Максович Перельштейн

Шкляр. Этой новости не одна тысяча лет.

Сычев. Да-да, что-то подобное я читал. Но такая философия хороша для жарких стран, вроде Индии. Для нашего климата, особенно политического, она неприменима.

Шкляр (запрокидывает голову и прикрывает глаза). Какая чудесная майская ночь! В саду сейчас пахнет черемухой и сиренью. Вы слышите по ночам соловьев? Я иногда их слышу во сне.

Сычев (с любопытством). Как вам удается внутри оставаться спокойным?

Шкляр. Внутри нет того, кто приходит в смятение или сохраняет спокойствие. Внутри нас пустота, а лучше сказать – простор. Внутри – простор, а я – никто.

Сычев (искренне недоумевая). Что значит никто?

Шкляр. Это значит, что я не сам по себе, который думает, что он кто-то. Я лишь дом для того, что является по-настоящему мной. А я – никто.

Сычев. Но что же тогда является по-настоящему мной?

Шкляр. Безграничный простор, невидимый источник любви, который невозможно уничтожить.

Сычев (ежась). Почему же мне так одиноко и страшно? Я – власть, но у меня язва. В моих руках сотни жизней, но что делать со своей жизнью я не знаю. Я знаю, что расколю вас, и это ужасает меня. (Косится на Шкляра.) Я немного побаиваюсь вас. Но еще больше я боюсь самого себя.

Шкляр (заинтересованно и серьезно). Как вы думаете, лопухи еще не поднялись выше ирисов?

Сычев. Что?.. Понятия не имею.

Шкляр. Страшно не вам, а вашему уму. Простор не знает страха.

Сычев. Пощадите меня! Я не хочу быть пустотой. Я хочу испытывать эмоции. Я хочу плакать и смеяться. Я хочу любить, и я хочу страдать! Но я почему-то ничего не чувствую. (Без тени иронии.) Может быть, мне витамины пропить? У меня нехватка витамина D. Он отвечает за усвоение фосфора. (Опомнившись, грозно нависает над Шкляром.) Не забывайте, что в вашем деле присутствует весомый политический элемент! (Направляет лампу в лицо подследственному.) Будете, Ефим Ефимович, рукавицы шить, если откажетесь сотрудничать. (Вышагивает по комнате. Примирительно бросает через плечо.) Да вы встаньте, пройдитесь.

Шкляр отворачивается от лампы, встает и подходит к стене.

Сычев. Знаете, что меня больше всего возмущает? Ваша полная безответственность. Поставить свое имя на чужой пьесе. Да еще какой! Антигосударственной направленности. О чем вы думали, Ефим Ефимович? Поверьте, я желаю вам добра. Но меня тревожит еще кое-что, дорогой профессор. Мы живем с вами в одной стране. Неужели вас все устраивает? Просто поразительно. Неужели вы готовы принять ее такой, какая она есть? Готовы мириться с очевидным злом?

Шкляр. Я даже вас принимаю таким, каков вы есть.

Сычев (с нажимом). Зло нужно называть злом, если оно – зло. И искоренять его, а не пересиживать на теплой печке. Бог не пошлет калачи, если лежать на печи.

Шкляр. Вы никогда не сравнивали русских и немецких бесов? Русским бесенятам волюшку подавай, кровушку и самосуд. Немецкие бесы ревнители дисциплины и порядка: зло вещь серьезная, и оно должно быть при плаще и шпаге. Русские бесенята со смеху бы покатились, потому что они знают, что зло – оно от скуки и плохих дорог. (Увлекается.) Все русские черти мелкопоместны и жуликоваты. Любое дело развалят, даже злое. Пропьют оборудование и прольют много бессмысленной крови, коли доверят им серьезную переделку мира. Немецкие черти великие опробыватели и лишней крови проливать не станут, а только ту, которая необходима для чистоты эксперимента. Немецкое зло рассудочно, равно как и добро. У них добро на голой прагматике замешено. И пусть, пусть! А у нас и зло, и добро иррационально. Мы совершенно непредсказуемы. Как же можно искоренять зло, когда ты себя не знаешь?