Читать «Избранное. Созерцание жизни» онлайн - страница 331

8

Своего рода, особым (лат.).

9

Переход в другую область (греч.).

10

Неизгладимых свойств (лат.).

11

Только по законам нашей природы (лат.).

12

Исходный пункт; конечный пункт (лат.).

13

Вывода из недоказанной предпосылки (лат.).

14

Только по законам своей природы (лат.).

15

Неповторимости (лат.).

16

То, чем я владею, я вижу будто вдали,А что исчезло, становится для меня действительностью.

(Фауст. Посвящение. Ср. пер. Н.Холодковского: Всё, чем владею, вдаль куда-то скрылось; Всё, что прошло, – восстало, оживилось!.. – Ред.)

17

Да свершится правосудие, если даже погибнет мир (лат.).

18

Своего рода, особый (лат.).

19

Пропорционально, соразмерно (лат.).

20

Аристократов (греч.).

21

Здесь: с осторожностью (лат.).

22

Присутствие смерти в жизни может служить символической мотивировкой – наряду с другими – того, что не существует несомненного права называть Божество «живым». Пусть даже это – прекрасное и, быть может, неизбежное представление, в своей последней основе оно не менее антропоморфно, чем представление о старце, гуляющем в час вечерней прохлады по райским кущам. Его мыслят живым, потому что это представляется единственной возможностью общения с ним. В конце концов жизнь или одушевленность – специфический вид существования, и мыслить ее «высшей» и рассматривать все вообще сущее исключительно с точки зрения альтернативы чисто материального и живого-одушевленного, просто потому, что мы, люди Земли, другого не знаем, представляется мне ограниченностью, последняя сублимация которой заключена во всех тех метафизиках, которые провозглашают абсолютным «дух» или «жизнь». Конечно, мы бы ничего не выиграли, определив Бога как сверхживое: даже самая осторожная попытка позитивного определения превышает права нашего мышления. Но ничто не препятствует нам, более того, все дает нам право удалить от абсолюта ограниченность понятия жизни и души, невзирая на то, что она является границей всех наших возможностей. Даже попытка найти нечто, освобожденное от этой ограниченности, в понятии «ценности» не привела бы к более оправданному определению божественного абсолюта, ибо реализация ценностей без такой основы, как жизнь, душа, дух, представляется мне просто словом. Более удовлетворяющей можно было бы считать шеллинговскую абсолютную «индифференцию», если бы он сразу же не дал ей распасться на полюсы «природа» и «дух» и не заключил бы ее тем самым опять в альтернативную узость нашего случайного опыта. Большего как будто достигает Спиноза, придавая Богу бесконечные атрибуты, из которых постигаемы только два – мышление и протяженность. Однако он понимает их как реальные определения божественной природы, что в последовательном пантеизме лишено противоречия, но в применении к трансцендентному Богу означало бы антропоморфизм. Отрицательная теология мистики в этом отношении более свободна и глубока, чем вся предшествующая и последующая догматика и философия религии.