Читать «Сокол против кречета» онлайн - страница 193
Валерий Иванович Елманов
Первым он отпустил домой сына и внука Чагатая — Хайдара и Бури. Взойдет ли кто-то из них на престол своего отца и деда, предсказать было невозможно, но овчинка стоила выделки. Конечно, хотелось бы с ними поработать еще немного, но Чагатай к лету умер, и следовало спешить, чтобы дать им шанс на успех.
С Гуюком пришлось попыхтеть. В ход шли посулы, лесть, обещание всевозможных выгод и даже угрозы. Константин не просто так упомянул о том, что Кулькан, последний из оставшихся в живых сыновей Чингисхана, уже почти выздоровел и просится домой.
— Наверное, он тоже хочет принять участие в великом курултае, — невинно предположил царь и удовлетворенно заметил, как испуганно сузились глаза собеседника.
— Кулькан даже не получил улус от своего отца, — мрачно заметил Гуюк.
— Зато у вас в степи есть хороший обычай, о котором мне недавно напомнил хан Бату. Согласно ему, младшему сыну всегда достается отцовская юрта, чтобы он мог позаботиться о стариках-родителях, дабы они провели остаток своих дней в сытости и покое.
— Его отец давно умер, так что Кулькану не о ком заботиться, — возразил царевич, кипевший от возмущения.
— Отец — да, — не спорил Константин. — А мать? Насколько я знаю, Хулан-хатун еще жива. Кстати, его и твоя мать, кажется, из одного рода? Но его здоровье вызывает у меня опасения, — быстро добавил он, чтобы Гуюк не успел окончательно выйти из себя. — Мои лекари говорят, что царевич еще слаб для долгого и опасного путешествия, поэтому я пока не решил, отпустить его или оставить у себя для полного выздоровления, — и мысленно воскликнул: «Да догадайся же ты, в конце концов, дубина стоеросовая!»
«Дубина» не сразу, но догадалась, после чего пошла в лобовую атаку. Намеки Гуюка на то, что неплохо бы Кулькану взять и помереть, были по-дикарски примитивны, ну да ладно. Пришлось говорить прямолинейно, называя вещи своими именами:
— Я — не кат, — заявил Константин. — Убить человека по нашей вере — тяжкий грех. Да ты ведь тоже христианин, так что должен понимать.
— Но ты не сам его убьешь. Какой же это грех? — не согласился Гуюк.
— Приказать убить — двойной грех, — категорично заявил Константин. — Повеление все равно будет исходить от меня, к тому же, заставив сделать это другого человека, я сделаю великим грешником и его. Боюсь, господь не простит мне такого. Ты лучше подумай о себе.
— А что я? — удивился Гуюк.
— Все скажут, что я убил Кулькана, потому что меня об этом попросил ты, — пояснил Константин. — Пойдут разговоры. Люди скажут: «Если этот человек так ведет себя еще до избрания его великим кааном и не боится умертвить родного дядю, так как же он станет поступать с нами, после того как мы его поднимем на белой кошме? Надо ли выбирать этого жестокого?»
— Тогда как? — тупо уставился на своего собеседника Гуюк.
— Мы оставим его лечиться, и он пробудет на Руси столько, сколько нужно, — пояснил Константин. — Он будет иметь хорошую одежду и еду, хороших лекарей, хороший дом. Если Кулькан не захочет в нем жить, то я повелю разбить юрту. У него не будет недостатка в собеседниках. И тогда никто не посмеет упрекнуть тебя в его смерти. Напротив, ты всегда сможешь сказать, что подписал договор с Русью не только потому, что он выгоден самим монголам, но и желая сохранить жизнь чингизида, которого хитрый царь урусов решил оставить у себя в аманатах. Ты справедлив и не хочешь, чтобы царевич погиб из-за нарушения договора.