Читать «Волшебный фонарь» онлайн - страница 21
Борис Самойлович Ямпольский
— Благородие, смотри, отравишься! — сказал ненужный человечек и пропал во тьме.
Удивительные ночные звезды шевелились в небе, как медузы, проливая свет, они опускали светящиеся щупальца, и я не знал, это во сне или наяву.
Как сладко пахли ночные травы, сухие и жесткие, словно день выпил из них всю влагу.
Деревья смотрели в небо и ожидали счастья от звезд. Всю ночь, всю ночь они смотрели в небо и ожидали счастья, а потом пришло утро.
Над рекой всходило солнце, туман висел на прибрежных кустах, и песок был серым, холодным, а вода теплая, парная. Водяные жуки, распластав длинные кривые ноги, как глиссеры, сновали по воде и, судорожно дергаясь, что-то искали. Что они искали?
Я разделся и поплыл саженками, церковные купола сверкали на солнце и слепили глаза, но все казалось ненастоящим, будто построенным из кубиков, и жизнь казалась завершенной, и сам я казался себе старым-старым, давно и устало живущим на земле.
А по всему берегу кричали петухи, что снова утро, снова все начинается сначала, и того, что было, как бы не было.
Я пришел выяснять отношения.
— Где ты была вчера?
— Вчера? Уже не помню, — Ника пожала плечиком.
— Я ждал всю ночь. Ты это понимаешь, я ждал всю ночь.
У нее было лицо глухонемой.
— Ты меня не слушаешь?
Она внимательно поглядела на меня, будто в первый раз рассмотрела, и тихо сказала:
— Неужели ты до сих пор ничего не понял?
— Ты влюблена?
— Не ведаю.
— Может, мне уехать?
— Как хочешь.
— А тебе все равно?
Она снова пожала плечиком.
— Ну, тогда я пошел, — сказал я.
Она молчала.
Я спросил:
— Ты придешь вечером?
Она смотрела куда-то в сторону.
— Ты скажи прямо — да или нет? Я не повешусь.
— Наверное, все-таки нет.
Я становился постылым.
Я чувствовал, что становлюсь постылым, но меня уже понесло:
— Это что, конец?
— Не знаю, — растерянно сказала она.
— Странная какая ты.
— Какая есть.
— Но ты только сейчас стала такой, раньше ты такой не была. Ведь не была, не была?
Она молчала.
— До свиданья, — сказал я.
— До свиданья.
Если ты любишь, ты только и думаешь о ней, а ей — все равно, ей — хуже, чем все равно. Ты приставучий. Так надо не любить, не думать, не помнить, не быть приставучим. И я все повторял себе: надо быть гордым и одиноким. Да, но как это делается?
Ах ты, восторженный, губастый дуралей. Уезжай же отсюда, забудь ее.
Но кто может сказать, что он делал все, как надо.
И я не уехал, я еще жил несколько дней в ожидании, что все перевернется, — вдруг возьмет и перевернется.
Какие это были непонятные, ненастоящие, какие-то больные дни, их можно свободно вычеркнуть из жизни. Лучше бы их не было.
Я много раз приходил на ту маленькую площадь перед фотографией, где я в последний раз ее видел, и площадь была доброй и уютной, как комната, и тут я долго стоял и ждал, и все казалось — сейчас она появится из переулка и улыбнется. Я так долго стоял, что старуха в нищем окошке на углу все чаще поглядывала на меня и раз даже позвала какого-то бледного человека, и он тоже поглядел на меня и показал бледный кулачок. И мне стало смешно.
Однажды я случайно встречаю Нику на улице одну. Она глядит поверх меня и говорит: «А, это ты? Как живешь? Скоро уезжаешь?»