Как-то после полночи, после пьянкиДева возле урны давила банки.Синяя, как небо над головою,На губе висел косячок с «травою».Стива помрачнел и сказал, итожа:– Господи помилуй, и с ней я тоже.У меня ж друзья в министерстве с главком,У меня ж семья, мал-мала по лавкам.Прикупи цветов и в своей юдолиСоблазняй родную овечку Долли.А исполнив долг, не скули, не тявкай,Не случайся с каждой бродячей шавкой.Похотливый сон многократно сбылся.Хватит пальцы гнуть, ведь со счета сбился.Ладно, дело с поварихой,Сватьей бабой Бабарихой,С гувернанткой, с референтом…Успокойся, Стива, – хрен там.За амурный героизмТравит байки организм.К новым подвигам торопит.А жена? Жену – коробит…Стива был красивым малым,Воротник хрустел крахмалом.Стива был отцом примерным,Подавал благой пример нам:Пах парфюмом из Парижу,Приголубил сына Гришу,Приласкал родную дочку,Теребя ее за щечку,Дал ей вкусную конфеткуИ ушел… ласкать нимфетку,Ведь отец – он не прапрадед,А жена сказала: «Хватит.Ты – охотник, я – не та дичь,Дорогой Степан Аркадьич.Я – домашняя наседка.Вот вам шлепанцы, газетка,Одеяло и подушка,В коридоре – раскладушка.Если в спальню хоть ногой,Врежу по лбу кочергой».Стива извинялся, молил пощады:Не гаси очаг – пострадают чады.Этот капиталец совместно нажит…А жена молчит, кочергою машет.Видно, пары сладкие только в «твиксе».Все смешалось в доме; не дом, а миксер.И от раскладушки мозоль на попе.Все смешалось, словно в калейдоскопе.
Злоключения Буратино
Сплю на полу в каморке за сенями.С какой ноги ни встану, все не с той.Я – дворянин с миланскими корнями.Я – Буратино Карлович Толстой.Я мог сгодиться скрипке и кифаре.На мне бренчал бы всякий ловелас.В меня почти влюбился Страдивари,Амати и Гварнери клали глаз.Но как-то косо пялили гляделки.Нащупал сук, объевшись беленой,Обкуренный нетрезвый самоделкинИ грязно надругался надо мной.Водил рукой по талии, по попе ль.Вдруг осмелел и взялся за сучок,И говорит: «Какой красивый шнобель».А я ору: «Не шнобель, а смычок!»Схватил топор, ушам своим не веря,И саданул под корень топором.Глухая криворукая тетеря,Такого даже молния и громНе остановят в гнусном начинанье.Пенек остался в зарослях травы.Мои мольбы и дикие стенаньяОн перепутал с шорохом листвы.А грома нет. Тоскливо плачет тучка.Всплакнули белка, заяц, ежик, крот.И вот отец мой – плотник недоучка,А я – носатый маленький урод.Он целый день крошил меня на доски,Долбил меня щербатым долотом.А если бы нашел меня Едомский,То я бы стал мечтательным котом.Я рос и плодоносил на пленэре.Земля мне мать. Я мял ее сосцы.Амати, Страдивари и Гварнери —Мои потенциальные отцы.А что Едомский? Вышел на утес он.Стоит, как дуб, рисует старый клен.А мне кричат, что я недоотесан,Недообструган и недодолблен.Что весь в отца, что страшен и тупица,Что дуролом, дурында, дурандот.И я пошел в надежде утопиться.Все помнят старый детский анекдот.Я не тону, но тут мне подфартило:На отмель, освещенную луной,Приковыляла грузная ТортилаИ подарила ключик разводной.Назвала мой поступок суицидомПод злое улюлюканье наяд,И мне не важно, как мои отцы там —Ваяют или скрипки мастерят.
