Читать «Солнце на антресолях» онлайн - страница 171

Женщина пожала плечами и громко захлопнула свою дверь.

Я секунду помедлила. Вдруг соседка неправду сказала? Почему так? Надежда Ивановна нормально себя чувствовала, я в воскресенье у нее была… Она мне никто. Но ведь начинаешь думать о том, о ком заботишься. Мне было ее жалко, я чувствовала к ней искреннюю симпатию…

Второй раз за сегодняшний день я утыкаюсь в неизбежность смерти. В то, о чем мне не хочется думать вообще. Сначала – отпевание в церкви, теперь – вот… Зачем, почему… Я сама пошла сюда, никто меня не тянул. У Надежды Ивановны был мой телефон. Но она никогда мне не звонила – забывала обо мне, наверное. Одно хорошо – у нее была мечта – умереть в одночасье, не мучиться. Наверное, так оно и было? Я уже никогда не узнаю. Мечта о том, как умереть… Как странно… Японцы раньше писали друг другу поздравительные открытки. Поздравляя друзей с праздниками, желали им всяческих благ, в том числе – умереть дома, в своей постели, легко отойти, не мучаясь, в окружении родных. Я однажды написала это на олимпиаде по литературе, в творческом задании. Мне задание вообще не зачли, и проверяющий оставил комментарий: «Не соответствующее детскому возрасту рассуждение». Я иногда вспоминаю эту японскую мудрость. Где мы, а где японцы, но мне кажется, эта мудрость универсальна. Хотя про смерть мне вообще никак не хочется думать и верить в ее неизбежность тоже не хочется.

Я медленно спустилась по ступенькам, вышла на улицу. Было светло, потому что за день нападало много снега. Небо, подсвеченное городом, казалось нереального цвета – дымчато-оранжевого. Бывает такое небо зимой в моем большом городе. И на нем почти никогда не увидишь звезд.

Я обернулась на окна Надежды Ивановны. Вот они – третий этаж. Два темных окна. Где-то там висят ее платья, лежат в коробочке ордена. Это все выбросят те, кому распределят ее квартиру. Взять хотя бы ордена и фотографии… Как странно, когда у человека не остается на земле тот, кто на него похож, кто будет рассказывать о нем своим детям, кто сохранит хотя бы одну вещь, которую тот, ушедший, носил или любил, в которой осталась частица его собственной души.

Я возвращалась домой пустыми дворами. Было холодно, но я не замечала сильного мороза. Мне было очень странно и страшно. И пусто. Я решила обязательно узнать, где похоронили Надежду Ивановну, и съездить туда. Только… чуть позже. Когда у нас все образуется.

Дойдя до дома, я помедлила, посмотрела на часы и решила поехать в больницу. Троллейбуса долго ждать не пришлось, уже через пятнадцать минут я была в приемном покое.

Поскольку в регистратуре у окошка стояло несколько человек, я огляделась, поняла, где дверь на лестницу, скинула куртку и быстро прошла мимо охранника, который увлеченно смотрел небольшой телевизор и меня не остановил. Я поднялась на шестой этаж, сразу узнала серую дверь, которую захлопнули передо мной сегодня утром.

Я в нерешительности стояла под этой дверью, глядя на свои грязные сапоги. Надо было хотя бы бахилы внизу взять. И тут дверь открылась, из нее выехала каталка – такая же, на которой увезли маму. Мне показалось, что везли ее те же самые два санитара. Только сейчас на каталке был человек, закрытый огромным черным полиэтиленовым мешком. То есть это был уже не человек.