Читать «Королева Англии кусала меня в нос» онлайн - страница 65

Королева Англии кусала меня в нос

У каждого человека должен быть любимый город. Даже у человека, который родился в одной стране, вырос в другой, взрослел в третьей и живет в четвертой, то есть – даже у такого человека, как я. Правда, мой любимый город не он, а она, и не только потому, что это Хайфа, просто на иврите слово «город» (ир) – женского рода. Конечно, для тех, кто говорит на литературном и правильном иврите и любит это подчеркивать, – для них никакая не Хайфа, а «Хейфà», с ударением на втором слоге, например, для моей учительницы литературы в четвертом классе, которую назвали Нурит – в честь цветка и в честь моей мамы, правда, об этом мы узнали гораздо позже… Но, кроме учительниц литературы, некоторых жителей элитарного северного Тель-Авива и записанного голоса, который в поезде объявляет станции, все без исключения говорят «Хайфа».

Хайфа существовала отдельно от школы, где я была изгоем, отдельно от мучительно-принудительных кружков балета и пантомимы. Она была сама по себе, и я – у которой мама пропадала на работе – тоже была сама по себе, и мы полюбили друг друга. Все свободное от школы и кружков время я шлялась по улицам Хайфы – как казалось маме, «беспризорная и бесхозная», а на самом деле – свободная и счастливая.

Мы переехали летом, до начала учебного года. К тому времени папа уже полгода с нами не жил, но теперь мы с мамой уезжали еще дальше – из центра на север, и это означало, что папе надо будет добираться до меня полтора часа на трех автобусах, и он будет приезжать не два раза в неделю, а один, а может, один раз в две недели, и мы с мамой теперь вдвоем, и папа точно не вернется…

Сначала мама несколько раз ездила в Хайфу одна: искала, выбирала и, наконец, выбрала. Просторную трехкомнатную квартиру («в хорошем районе!!!» – подчеркнула мама) с балконом и видом на море, но такую запущенную и грязную, что никто не хотел ее снимать. «Ничего, – сказала она, когда привезла меня посмотреть на квартиру, – мы приведем ее в чувство». Сначала она поехала туда травить тараканов. Точнее, тараканов травили истребители насекомых (мне сразу вспомнились «повелитель мух» и «властелин колец»), а мама приехала спустя два дня в потемневшую квартиру, где бездыханные тараканы вываливались из ящиков и из-за штор, падали откуда-то с потолка, полдня выметала их трупики и к вечеру выбросила в мусорный ящик два больших целлофановых мешка. Через неделю она опять поехала в Хайфу: выбросила из квартиры горы мусора и изъеденный клопами диван, пропылесосила, помыла полы, окна, приволокла откуда-то старенькую, но чистую мебель. А еще через неделю мы въехали, и уже на следующий день молодой араб, которого наняла мама, замазывал цементом черные дыры в стенах, потряхивая кудрявыми волосами до плеч и напевая песни Фрэнка Синатры. А потом приехал дядя Соломон – дальний родственник, о котором я ни разу не слышала ни до, ни после. Он нагрянул неожиданно, и я так и не поняла, как он нас нашел. Мама накормила дядю Соломона борщом и котлетами, а он вызвался помочь со штукатуркой. Три дня он прилежно штукатурил, стоя на стремянке в своих широких шортах, под которые почему-то не надевал трусы. Он ничего не напевал, зато урчал, когда ел мамин борщ, а один раз вытер свои вечно мокрые губы салфеткой, погладил маму чуть выше локтя и поцеловал ей руку, а она поджала губы, быстрым движением вытерла руку о передник и отодвинулась. Дядя Соломон с виноватым видом опять занял свою позицию на стремянке, а на четвертый день борщ закончился, и он уехал. Невозмутимая мама поехала в магазин стройматериалов, купила кисти и краску и сама покрасила стены: в зале и в комнатах – в нежно-персиковый, а на кухне – в желтый и темно-розовый – под цвет моего любимого мороженого «пунш-банана». Потом она отмыла руки от краски и сказала, что из каждой зарплаты будет покупать в дом что-то красивое и полезное – например, серебряную сахарницу, или фарфоровую масленку, или мольберт для меня (тут я приуныла), а иногда что-то совсем бесполезное, но красивое – например, открытки, которые пахнут духами.