Читать «Кое-что из написанного» онлайн - страница 42
Эмануэле Треви
Дом Вальтера находится в двух шагах от площади Рисорджименто. От него до прежнего места Фонда Пазолини на углу площади Кавура сотня-другая метров. Можно пройти вдоль бастионов замка Святого Ангела. Зимними вечерами его гигантские алмазные острия, устремленные в густую мглу оборонительных рвов, смахивают на когти крупного пятиугольного зверя, неизвестного науке; зверь притаился в потемках. Бенвенуто Челлини умудрился бежать оттуда, что кажется невозможным; не случайно он даже сломал себе ногу. Челлини рассказывает об этом в одной из самых захватывающих глав своих мемуаров. Во время заточения за ним присматривал местный кастеллан, человек неплохой, но полностью двинутый. С непредсказуемой периодичностью он воображал себя нетопырем. Кастеллан размахивал руками, словно крыльями и верещал, как верещат нетопыри. Когда мне случается проходить в этом месте, я смотрю на темную глыбу замка поверх рвов и дубовой рощицы в парке, и мне мерещится, будто призрак умалишенного кастеллана все еще бродит по скату крепостной стены, уверенный, что он и есть воплощение нетопыря. Благоустроенный квартал, в котором расположен замок и множество разных учреждений, называется Прати-Луга. В какой бы степени квартал ни был населен призраками, а также переполнен адвокатами и нотариусами, кишащий людьми днем и полупустынный вечером, этот район Рима, на первый взгляд, меньше всего наводит на мысль о Пазолини, о людях, интересовавших его, о жизни, которую он вел. Но вещи и люди не всегда были, особенно в Риме, такими, какими мы привыкли их видеть. Чтобы достичь теперешнего привычного состояния и окончательно утвердиться в нем, они, скорее всего, перенесли давнее потрясение, являя некогда свою прямую противоположность. К их числу принадлежит и квартал Прати. Своими бульварами и перпендикулярами перекрестков он, словно миниатюрный Турин, превозносит буржуазный порядок и серую прозу будней. А ведь одно время это была чрезвычайно опасная римская окраина, убежище воров и головорезов, проституток и беспризорников. Самое любопытное, что эта окраина состояла не из лачуг и временных приютов, как все окраины, а из тех же палаццо умбертинской эпохи, которые мы видим сегодня на разных этапах незавершенности. Новый район начинали строить в самом конце XIX века, вложив в строительство немало денег. Но что-то пошло не так, какие-то банки обанкротились, а население Рима росло медленнее, чем предполагалось. В ожидании нового подъема Прати ди Кастелло — Замковые луга, как их называли, превратились в ничейную территорию. Место стало до того опасным, что его следовало всячески избегать ночью. Эмиль Золя имел к таким вещам особое, шестое чувство. В 1894 году он приехал в Рим в надежде увидеться с папой и собрать материал для нового романа. Уже на второй день Золя идет в Прати, где делает заметки и наблюдает за людьми. Его дневниковые записи точны, как дагерротип, и необыкновенны, как отчет о сновидении. «На обширных участках земли вдруг появились новые застройки. Улицы в шахматном порядке, площади. Большие квадратные дома наподобие казарм. Шестиэтажные. Некоторые совсем плоские, как их фасады, зато в отдельных кварталах богато украшенные, с фигурными столбиками перил, балконами, скульптурами. Другие, в глубине, попроще, для тех, кто победней. Чего тут только не увидишь: одни участки с ямами, вырытыми под фундамент, брошены; другие поросли сорной травою; третьи благополучно достроены и заселены. В иных домах строительство прервалось на третьем этаже. Железные стропила перекрытий без настила, зияющие дыры окон, стены не оштукатурены. Дома, подведенные под кровлю, смахивают на пустые клети; в них не отделаны ни полы, ни окна. Достроенные дома стоят с заколоченными ставнями и совершенно необитаемы. Жилые дома расположены на одной стороне, остальные закрыты. Наконец есть и полностью заселенные дома, солидные дома, но живет в них мелкий люд; из окон летит всякая мерзость, на лепных балконах сушится тряпье, кругом вонь и нищета, в окнах женщины с растрепанными волосами, кое-как покрытыми грязными косынками. Все эти люди с трудом платят за жилье. Говорят, некоторые вторглись в эти дома на правах завоевателей. Просто въехали, и теперь их не трогают». Именно так: этот римский сброд настолько силен, что исповедует «право завоевателей». Им правят три великие силы: инфантилизм, фатализм и врожденное зверство. В последние годы жизни Пазолини возвестил о поражении и исчезновении слоя простонародья, сметенного потреблением и мещанским единообразием. Однако Пазолини был слишком категоричен, как в его известной статье о светлячках. Именно потому, что он был великим писателем, он не обладал по преимуществу журналистским даром пророчества. Спустя тридцать с лишним лет, в книгах Сити все еще слишком живо и трепетно. Верно, манеры и формы стали мещанскими. Верно и то, что потребление стало единственным принципом реальности и что вся реальность — это товар. Но это не имеет ничего общего с культурным угасанием и геноцидом. Сити лишь отмечает разительную смену тенденции. Теперь уже не мещане служат примером для простолюдинов, а сами они, впитав все, что можно было впитать, утверждаются в качестве объекта для подражания. Теперь они, засевшие в богатых кварталах, как это было в апокалиптических видениях Золя, пример всем мещанам. Эта
