Читать «Главный инженер. Жизнь и работа в СССР и в России. (Техника и политика. Радости и печали)» онлайн - страница 4

Когда дядя нашёл нас и в 47-м году вернул меня в Ленинград, я понял, по контрасту, какое невероятное изобилие всего было здесь по сравнению с деревней. До сих пор помню, как в 84-й школе, куда поступил учиться по приезде, военрук звал меня подкулачником за рассказы о деревенской жизни.

В 49 году понял я горький смысл настоящей сталинской крепостной неволи. Получив паспорт, я сразу же отделился от родной матери невидимой, но неразрушимой стеной. По существующему закону я мог, в принципе, жить везде, где разрешали прописку. Мать же такого права была лишена. У неё не было и не могло быть паспорта. Она стала крепостной, «беспаспортной». Значит – была навечно приписана к деревне, в которую приехала на дачу за неделю до войны. Это тошнотворное чувство зависимости преследовало меня всю жизнь.

Только поступив в ЛЭТИ, и начав подрабатывать в должности лаборанта на кафедре переменных токов, смог посылать несколько десятков рублей стареющей, измотанной жизнью матери, оставшейся в крепостной неволе в деревне.

Конечно, все эти душевные страдания обостряли желание проникнуть в сущность политического и экономического устройства государства и общества в целом. И это желание не давало покоя всю жизнь.

В каком направлении строить свою жизнь? Отец считал, что я должен стать или артистом или художником. Наверно поэтому уже в 7 лет направил меня в художественную школу. Но пришла война, разрушив всё. За неделю до войны, 16 июня мы уехали на дачу, в деревню на правом, высоком берегу Волги. Вот где насмотрелся я просторов в самом центре России! Проснувшись утром и выглянув в окно нашей избушки, я уже включался в широкий до бесконечности мир. Прямо, за зеленью садов, открывался с высокой горы потрясающий вид на Волгу. За величавой ширью воды простирались бескрайние заливные луга, перемежающиеся голубыми старицами, озёрцами, остающимися после ухода весеннего разлива. За лугами террасой поднимался на всю ширину горизонта сосновый бор. За Волгой, между водой и лугами, тянулась на десятки километров полоса песчаных пляжей с жёлтым чистейшим песком, намытым весенним разливом. На горизонте слева, на расстоянии 15 километров виднелись белые стены Казанского кремля. В этом же направлении на горе возвышалась соседняя приволжская деревушка с прелестной белой колокольней на самом возвышенном месте.

Река редко была пустой. То и дело шли вверх и вниз по течению белые трёхпалубные пароходы, шлёпающие плицами, речные трамвайчики, грузовые суда, тянущие вереницы барж. Довольно часто шли огромные плоты.

Уверен, что эти просторы вошли в моё существо, сформировали какую-то важную часть интеллекта, соединили с глубоко волнующей красотой природы. Может быть, поэтому во мне как-то исподволь выросло стремление познавать сущность всего окружающего, причины и следствия, смысл происходящего вокруг. Лет с 15-ти я интуитивно представлял основным занятием в жизни поиск закономерностей.