Читать «Главный инженер. Жизнь и работа в СССР и в России. (Техника и политика. Радости и печали)» онлайн - страница 3

Лев Николаевич Токарев

60 с лишним лет довелось мне проработать в своей жизни. Война заставила включиться в тяжёлый труд с 8 лет отроду. 22 июня 1941-го года застало нас с матерью и 2-х годовалым братишкой на даче в приволжской деревне. Отец добровольно, «из под брони» военного завода, ушёл на фронт и погиб в водах Балтики вместе со своим кораблём. Мы остались одни. На что можно было жить? Только на средства с клочка земли. В колхозе, куда сразу же заставили вступить мать, 30-ти летнюю городскую жительницу, понятия не имевшую о сельском труде, платили исключительно сталинскими «палочками» за «трудодни» с нулевым материальным содержанием. В деревне даже магазина не было. За всякой мелочью надо было тащиться за 20 км. Работала мать от зари до зари в полях, а после зари – на своём участке. После работы глубокой ночью укладывала в корзину помидоры, выращенные на участке, и ехала ночным пароходом продавать их в Казань. До сих пор неизгладимы в памяти ночи, когда мать будила меня, 10-летнего мальчугана, в 3 часа ночи, когда детский организм, ослабленный голодухой и тяжёлым дневным трудом, жутко хотел спать. Тащились мы 3 километра до пристани с тяжеленными корзинами на плечах, со сбитой до крови ежедневными поливками огорода плечами. А там, на берегу Волги, в темноте ночи на пристани гудела у кассы толпа отчаявшихся, озлобленных людей, точно знавших, что жалкий, переполненный пароходишко всех на борт не примет, что прорвутся только те, кто сильнее. Если не прорвёшься, то с невероятным отчаянием поволокёшь корзины обратно. Через 2-3 часа «уполномоченный» уже застучит по подоконнику – на работу! А завтракать нечем. Деньги на покупку хлеба – только на базаре. Других нет – и не будет. Если прорвёшься на пароход, то по скрипящим, качающимся сходням, с врезающимся в натруженные плечи коромыслом на плечах со всей толпой вломишься на палубу. Через 2 часа сна под скамейкой, в грязи, на которую уже не обращаешь внимания, снова штурм. На этот раз – штурм жалкого, облезлого, скрипящего трамвая. Потом – нервная очередь за обладание базарным прилавком и весами. Потом долгое стояние на дрожащих от усталости и голода ногах. И так – каждый день!, месяцами и годами, всю войну и несколько лет после войны. Так и питались семьёй с клочка земли, да ещё платили так называемый военный налог. Сколькото яиц, сколько-то молока (мы держали одну козу), сколько-то денег в месяц. После такой жизни мне всегда смешно слышать жалобы людей на какие-то «лишения» современных дачников: нет магазина, нет электричества, нет газа и т.п.

Я был мальчуганом впечатлительным и наблюдательным, всё окружающее впитывал, как губка. Что такое жестокая сталинская власть – очень хорошо помню. Врезался в память эпизод. За деревней в придорожной канаве женщина жнёт серпом траву для своей козы. Подбегает уполномоченный, грубо толкает её, орёт матом – иди работай, а не воруй колхозное добро. Женщина рыдает, жалуется на голодную, смертельную усталость. Но всё – безнадёжно.