Читать «Мария Башкирцева. Дневник» онлайн - страница 332

Сегодня отправляли в Россию тело нашего великого писателя Тургенева, умершего две недели тому назад. На вокзале – очень торжественные проводы. Говорили Ренан, Абу и Вырубов, который своей прекрасной речью на французском языке тронул присутствующих более чем другие. Абу говорил очень тихо, так что я плохо слышала, а Ренан был очень хорош и на последнем «прости» у него дрогнул голос. Я очень горжусь при виде почестей, оказываемых русскому этими ужасными гордецами-французами. Я их люблю, но презираю. Они покинули Наполеона на Святой Елене… Это преступление огромное, чудовищное, ужасное, это вечный позор…

У других народов, однако, был же убит Цезарь… И потом, они не оценили Ламартина, который в древности удостоился бы алтарей, как справедливо замечает Дюма-сын. И потом, еще у меня против них зуб личного характера: они не признают таланта Бастьен-Лепажа. Мы были после проводов Тургенева в Салоне, и я не могу видеть его живописи без излияния восторга – внутренних излияний, потому что подумают еще, пожалуй, что я влюблена.

6 октября

Добрейший, милейший Робер-Флери пришел взглянуть на мою картину. Добрейший, милейший!!! Это уже, конечно, заставляет вас предчувствовать, что он меня сегодня не разнес. Первые слова были:

– Это премило выглядит. Я тотчас же перебила его:

– Нет, нет, если вы говорите это, щадя меня, я не хочу этого. Этот ужасный Жулиан говорит, что меня постоянно щадят, что, в сущности, я ничего не знаю, что…

– А вы и поддаетесь ему, ведь он дразнит.

И добрейший человек хохочет от всего сердца над моей наивностью.

В общем вот что говорит он о моей картине: она очень хороша. Некоторые места безусловно хороши, настолько, что я, может быть, никогда не сделаю ничего лучшего. (Я привожу его собственные слова.) Мальчуган справа и потом другой на первом плане, повернувшийся спиной, безусловно хороши. Но фон нужно сделать несколько светлее, особенно справа; от этого очень сильно выиграют сами фигуры, к которым я не должна больше прикасаться… Это работа на два часа.

Я должна быть без ума от радости; но ничего подобного я не ощущаю, потому что я ведь не разделяю мнения моего превосходного учителя. Я могу сделать лучше. Итак, то, что я сделала нехорошо? Недостаточно… Я вижу лучше, я должна была бы сделать, как вижу.

Что-то скажет публика? Такая ли это вещь, чтобы быть замеченной? Как знать! Он находит, что хорошо. Но все эти хорошо – относительны, а такого относительного хорошо – я не желаю. Для другого это может быть и хорошо, но для меня, но для всех?.. Сильно ли это? Он находит, что маленький человечек, повернувшийся спиной, превосходно нарисован: так и чувствуешь его ножонки сквозь панталоны, говорит он. Уж не воображает ли он, что это благодаря анатомии?

Я просто списала то, что видела, ни о чем не думая. Впрочем, мне кажется, что талант вообще бессознателен.

Прочла роман Тургенева в один присест, чтобы составить понятие о впечатлении иностранцев.

Это был великий писатель, очень тонкий ум, глубокий аналитик, истинный поэт, своего рода Бастьен-Лепаж. Его пейзажи так же хороши, а потом эта манера описывать мельчайшие ощущения, как это делает кистью Бастьен-Лепаж.