Читать «Монады» онлайн - страница 325
Дмитрий Александрович Пригов
На головных уборах возвышались некие странные, неведомые, почти райские растительные нагромождения. Оттуда вдруг сверкали узкие кошачьи глаза, слышалось шебуршение и попискивание. И мгновенно исчезало. Пропадало, как и не было. И снова. «Наверное, те самые мышата», – думала девочка. Ее всю передергивало. Мышей и всякого рода грызунов она просто не переносила.
Девочка бежала впереди в блекло-розовом воздушном сарафанчике, в туфельках с бретельками, застегивающимися на одну крохотную перламутровую пуговку с двумя дырочками, простеганными красными шелковыми нитками. Она не раз пробегала по этому мостику, прислушиваясь к его постоянному тоненькому поскрипыванию. Можно было различить, как внизу под водой тихо переговаривались рыбы. Всякий раз представлялось – еще немного, мгновение, и ей все станет абсолютно ясно. Девочка замирала. Но внизу стихало.
Дамы же, ничего не слыша и не чувствуя, продолжали свой бесконечный щебет. А может, представлялось девочке, просто ветер шуршит высокими пушистыми травами. Или то были шорохи от резкого движения голов и расположенных на них сложностроенных причудливых головных уборов с помянутыми таинственными нагромождениями поверху.
Впоследствии не раз девочка испытывала чувство глубочайшей ностальгии, просматривая европейские фильмы 30-х годов, – все было в ее живой памяти. То есть реальные сценки послевоенной жизни 40-х, 50-х, ее самой, родителей, их приятелей, воспроизводившие эти, как бы застрявшие в тихом полупровинциальном быте, удаленном от эпицентров западной наэлектризованной жизни и моды, 30-е годы роскошного предвоенного европейского быта.
Те же чувства навевали ей и выпуклые пожелтевшие фотографии, запечатлевшие полноватых красавиц и красавцев той памятной поры. Давно вымершие, они взглядывали на нее, необыкновенно серьезно или ласково улыбались, закатанные глянцевой охлаждающей поверхностью изображения.
Одна из наиболее странных, поразивших девочку еще в раннем детстве, была фотография некоего, немного изможденного, вяло откинувшегося в раскладном кресле мальчика в матросочке. Он глядел прямо на нее. Даже сквозь нее. Девочка немного отклонилась, чтобы избежать его прямого взгляда. Это был последний российский цесаревич.
Его фотографию девочка обнаружила в каком-то странном, аляповато раскрашенном неумелой рукой альбомчике, найденном на отцовской книжной полке. В нем вперемешку почти ученической рукой были старательно выписаны известные стихи и тексты военных белогвардейских песен.
Да, да, именно что молодую! Именно что кровь!
Кстати, на тот же самый мотивчик в нашем детстве, столь удаленном от мест почти райского обитания девочки и противу симпатий неведомого летописца, испещрившего своими писаниями листки того потрепанного блокнотика, мы распевали несколько измененные строки:
