Читать «Финская война. Бастионы Лапландии» онлайн - страница 46

Неизвестно, что повлияло на Льва Захаровича больше: слова и поступки Бориса Левина или то, что довелось пережить, передумать и переосмыслить, попав в окружение. А вероятнее всего, и то и другое вместе взятое. Но после Финской войны затупившийся серп и окровавленный молот беспощадного стража революции перестали терзать командный состав РККА. Бывало даже, что Мехлис наказывал своих подручных за излишнюю подозрительность и лично распорядился прекратить несколько расстрельных дел ввиду абсурдности предъявленных обвинений. Но, к сожалению, это была лишь малая капля в сравнении с теми тысячами жизней, что были изломаны или загублены жерновами репрессий за предыдущие два года его деятельности на посту начальника Главполитуправления РККА, хотя кровавая волна террора резко пошла на спад ещё год назад — в конце 1938-го.

После госпиталя мне дали отпуск по ранению, и я отправился домой, на Брянщину, в родное село Воробейня, но, пробыв там всего несколько дней, решил съездить в Елец. Туда, где всего четыре месяца назад была сформирована наша 122-я стрелковая на базе одного пехотного полка из состава 6-й стрелковой дивизии тройного развёртывания.

Всего четыре месяца, а словно вчера, но кажется, будто из какой-то другой жизни. И третья война за полгода… Только в госпитале я почувствовал, как смертельно устал за эти месяцы. От постоянного напряжения, от ощущения каждодневной смертельной опасности, от тяжести принятых решений, от необходимости посылать ребят на рискованные задания. От невыносимой боли, сжимавшей сердце до хрипоты, когда гибли те, с кем воевал, ел, спал бок о бок последние несколько месяцев. Вдобавок ко всему от Танечки пришло очень странное письмо, после прочтения которого мою душу охватило такое отчаянье, что хоть волком вой. Я перечитывал его снова и снова, силясь понять, что же произошло и в чём здесь моя вина.

Мишенька, родной мой, здравствуй.

Надеюсь, ты уже поправился. Я получила все твои письма, но никак не могла решиться написать тебе. Помнишь, я говорила, что после войны хочу пойти учиться в медицинский? (Надеюсь, она, проклятая, скоро закончится.)

Мы же совершенно не сможем видеться, только мучить друг друга долгими разлуками. Да и старовата я уже для семейной жизни. Как-никак двадцать седьмой год пошёл. А у тебя ещё вся жизнь впереди. Найдёшь себе молоденькую девочку, которая нарожает тебе кучу ребятишек и забудешь обо мне. Хотя бы ту студентку из Ельца, что слала тебе письма всю войну. Она поедет за тобой, куда бы тебя ни послали. А я… я буду любить тебя всю свою жизнь. Но дороги у нас разные и вряд ли когда-нибудь вновь пересекутся. Прощай.

Я ещё не знал тогда, чего стоило ей уговорить командира полка выслать нам навстречу ударную группу в ту ночь, когда мы прорывались к своим. Но надо отдать ему должное, позже он убедил-таки комдива написать ходатайство на восстановление меня в прежнем звании. Только вот незадача: разного рода ходатайства, равно как и наградные документы из штаба 9-й армии, командование которой допустило разгром двух своих дивизий с полной потерей матчасти и тяжёлого вооружения, не очень-то жаловали в наркомате обороны. Так что домой я вернулся со старшинскими петлицами, хотя и в командирском обмундировании.