Читать «До встречи не в этом мире» онлайн - страница 12
Юрий Михайлович Батяйкин
«Куда ты, Батяйкин, попал?…»
В. Кривулину
Куда ты, Батяйкин, попал?На тесную кухню, где ива,склоненная,чай разливает по чашечкам,Шиваблеснет невзначай остротой —карнавалдля посуды,и пусть ни чердак, ни подвал,а просто, едва лигде проще:здесь в чашку тайком не нас. т,не выгонят, не донесут,не припоминают детали.Тем горше влачиться в своюночлежку, где лишь лилипутычасов водяных засекутприход «Гулливера»:к кому ты —для скучных секундне важно – в семью,или в мертвую зыбь за семьюпечатями. Дуешь и дуешьна свечку —губа до десны сожжена.Но вспомнишь,что можешь махнуть из окна,и как-нибудь переночуешь.«Я, кажется, действительно, сдаю…»
Я, кажется, действительно, сдаю,хотя не часто в этом признаюсь.Я по утрам себя не узнаю,и отраженья в зеркале боюсь.Я завтрашнего дня так долго ждал,что не заметил, как прошли года,и я устал, как устает металл,как устают и камень, и вода,не взятые природой на учет:тот, что лежит, и та, что не течет.«Здесь, где было нам так хорошо, – зима…»
Здесь, где было нам так хорошо, – зима.Море забытые вещи выбрасывает на пляж.Тихо. В пейзаж не просачивается чума:холодно, да и немного народу. Нашхолм, на котором мы отдыхали, на месте. Виддальних вершин не изменился. Снег,нежно подчеркивая голубизну, горит.Божье око в небе парит. Из всехмест на земле мне осталась одна странагорькой полыни и голых холмов, чей свет,ежевечерне скатывающийся наберег, не ненавидит вслед.В этом краю за две тысячи с лишним верстот сумасшедшего дома до гор, где живут мечты,я тебя жду терпеливо, как верный песчас возвращенья хозяйки. Тыне огорчайся упрямством. До грустных глаз,слившихся с тусклой тропой на краю земли,вряд ли когда-нибудь сможет дойти «…у насвсе уже было». Тем более, здесь, вдали,звезды сверкают не так, как в окне. Лунабудит меня, если я притворюсь, что сплюв скалах у берега. Будто я ей волна,непревзойденная повторять: «Люблю».«Учитель! Я дорос до Ваших слов…»
И. Бродскому
Учитель! Я дорос до Ваших слов.И пусть я не был сызмальства ревнивцем,я в срамоте моих пустых угловсебя сегодня чувствую счастливцем.Я помню давний благовест тепла:на Невском март играет образами,часы звонят – одну шестую зламы, расставаясь, наспех делим с Вами.Сейчас у нас зимы апофеоз:закрыли небо жалюзями тучи,как Самиздат, кусается мороз,и рвет сосуды диссидентство ртути.И там, где обрывается стежоктрамвая, что сошел когда-то с круга,кружит инакомыслящий снежокприветом от ученика и друга.Ода грусти
Вечные – очередные сборы:миг, когда в спешке заносишь спорыгрусти на новое место. Вещи?Вряд ли. Их хватит на то, чтоб лечь ичай вскипятить – никакой помехи.Все это проще купить, хоть в Меккевозле холма… А с романом Кафкиможно прийтись и к вагонной лавке.Впрочем, похоже, он нас застукал:самый укромный и темный уголв городе первым узнал о нервнойвыходке, что, как полет консервнойкрышки над мертвым ансамблем зданий,входит все чаще в обряд скитанийополоумевших ног по лишнимулицам, видимым лишь Всевышним.Я не пойму, что ему нужнее:если бы мир был к себе нежнее,я бы не исчезал в туманах,производя на бегу в карманахпереполохи, и те же ночина полустанках, как волку волчьиягоды, мне бы не снились, ибо —не доскитаться до стен Магриба.Также терзает простое сходствотонкой поэзии и сиротства,светлой фантастики и потери.Так, что, когда подступаешь к двери,перед порогом невольно медлишь,видя в нем некий забытый фетиш,нервно считая во мгле ступенив обществе собственной грустной тени.В общем, увы, дорогой мечтатель:жизнь – арифметика, знаменатель —быдло, а ты, по всему, числитель, —так что тебя еще ждет обительв небе, где ты, как птенец под мягкимтеплым и нежным крылом, двоякимвдруг осознаешь свой грустный жребий.Шелест страниц, словно крыльев в небе, —это твой пропуск, двойник твой, этонеистребимая суть поэта.