Читать «До встречи не в этом мире» онлайн - страница 10
Юрий Михайлович Батяйкин
«Синица в коричневом платье и фартук…»
Синица в коричневом платье и фартукналипший,и голос училки, читающей про государство Урарту,Аргишти —Все это так скучно – какие-то бзики…И неинтереснее вьюгидеревья, поднявшие ветки, как в зиг хайль,на юге.Ты бредишь, глазами усевшисьв развалинах сада,махровой сиренью снежинок в руке, покрасневшей,как гроздь винограда.А голос гудит, точно муха на белом плафоне(еще бы),скрипя, как пружина в тупом патефонеучебы.А рядом рябины скрывают приманку,белея,как будто их вывернули наизнанку,украсив аллею,где я, как урок, не включенный в программу,скучаю,тебе объясняюи сам за тебя отвечаю…«По бесконечному коридору…»
По бесконечному коридоруночей и днейя, как истоптанный снег, которыйвсех клятв верней,должен сносить за шаги любимойшаги скотовчерной душой, неисповедимойс седьмых потов.И, возвращаясь, просить у Бога,что дал им жить,самоубийства всего живогоне довершить,должен будить в его сердце милостьнетопырям,чтобы под утро обратно выпастьк ее дверям.«Опять природа замирает…»
Опять природа замирает,как в сердце, где который годкровь польская перебивает,как желтая листва и рот,что лишь вчера был воленВас целовать, забитстихом, что безнадежно болен.А дождик моросит.И я брожу, боясь поставить точкув стихотворении, которое о Вас…до простоты вываживая строчку,спускаясь, словно сумерки в «танцкласс»,где, кто танцор, а кто тапер – не видно,где кронам лип так свойственен интим,а изморось – как анальгин от быдла.Лишь изредка какой-нибудь кретинпроедет мимо, потревожив змейкуи высветив зрачками «жигулей»забор, деревья, мокрую скамейкуи некое подобье Пропилей,где я гуляю с Музою и нимфой,не замечая колченогий взгляд,накоротке захлебываясь рифмой,как поцелуем Вашим невпопад.«В вагоне я еще принадлежал…»
В вагоне я еще принадлежалтебе. Но, выйдя на вокзале,я стал похож на глупого чижа,вернувшегося в клетку. Ожидалименя в столице. Лишь на кольцевой,проехав круг, со мной расстался филер,ущербной гениальностью кривойне обладавший. В пролетарском стилевоздушный поцелуй мне слал шмонарь,по службе наносить на обувь ваксуобязанный. Приветливый почтарь,прошедший школу КГБ по классуперлюстраций, волновался запрофессионализм. Любитель чуши —слухач терзал мой телефон, глазамечтая обменять еще на уши.Мой новый грех, как будто бы, к другиммоим грехам в столе из палисандране ревновал. Но, переняв шагидокументальной прозы АлександраИсаевича, умных и лоховуверив, что и он – агент Антанты,то рвал стихи, то рвался из стиховтак яростно к возлюбленной, что Данте,простив ему отвергнутый канони находя в антисоветском кичепреемственность, и тот жалел, что онне мог себе такую Беатричепозволить. Потому, что плоть и кровьдвоих и, унижаясь до порока,способны на высокую любовьна фоне стен тюремного барокко.«Ты не пишешь ко мне: неужто…»
Ты не пишешь ко мне: неужтоты забыла меня, подружка,и не важно тебе, как грустнорифмам от приверед «Прокруста»,что зовется размер. И в коихсмысл жизни для нас обоих.Или нет у тебя приветадля отчаянного поэта,что сидит в КПЗ квартирыза любовь подцензурной лиры,на ладонь опершись рукою,будто в мире их только двое:тишины полутьма немая,да улыбка его кривая.
