Читать «Пламя над Волгой. Крестьянские восстания и выступления в Тверской губернии в конец 1917–1922 гг.» онлайн - страница 102

Власть он считал еврейской, причем эти обвинения звучали только в адрес руководства партии, на местный уровень никак не экстраполировались. Возмущался гонениями на православие, распространял слухи о переезде синагог в лучшие дома Петрограда. «Жиды хотят завоевать мир и повелевать народами» – он разделял это распространенное в годы революции убеждение.

В единственном сохранившемся черновике листовки к крестьянам Калявин основной акцент делает на братоубийственной войне, на том, что белые – такие же труженики, которые не хотят признавать власть тиранов, воров и убийц. То есть реальную ситуацию он не знал и заменял ее собственными представлениями, основанными на примитивном социализме. В листовке он пытается объяснить, что все жители Советской России обречены на смерть от голода, потому что у них отбирают плоды их трудов. В обращении в исполком в августе 1919 года писал, что от этой власти ничего хорошего нет, что большинством народа она не признается, держится благодаря силе, что это власть не социалистов, а грабителей. Но настанет пора, и падет произвол – такие заявления говорят о том, что ему были близки даже народнические настроения.

Листовки, распространявшиеся накануне захвата исполкома, не сохранились, по свидетельским показаниям, они были более жесткими – с призывами к свержению советской власти, с угрозами репрессий по отношению к советским работникам и коммунистам. Любопытно, что плакат с призывом к созыву Учредительного собрания, вывешенный в захваченном здании Мартыновского волисполкома, – единственный документ (упоминания о нем содержатся в нескольких свидетельских показаниях), который может говорить о некоторых изменениях во взглядах Калявина в пользу широкого народовластия, поскольку нигде более тема Хозяина земли Русской в его записях не звучит.

После того как стало ясно, что никто из земляков его поддерживать не будет, что распространить идеи «правильного» социализма не получается, Калявин частично разочаровывается в своих взглядах, при встречах со знакомыми советскими служащими просит исхлопотать для него амнистию.

Можно говорить о том, что в конце весны 1920 года он искренне раскаялся в своих поступках, был готов внешне подчиниться власти. Обвиняет в происшедшем он уже себя: «Что мне было надо, меня бы не обобрали, я бедный» и т. д. В дневнике звучат претензии к обществу: «Я их защищал, а от них – никакой поддержки». Притом что помощь он получал, но, очевидно, ждал большего – не материальной, а идейной поддержки и т. д. И здесь же звучат обвинения в адрес земляков: не слышал ни одного сочувственного слова, не говоря о материальной поддержке, – опять же получал это, но, очевидно, рассчитывал на большее.