Читать «Любовь и небо» онлайн - страница 114

Геннадий Федорович Ильин

Получается, как заколдованный круг: один смотрит в затылок другой, а та – в затылок третьему, и так – до бесконечности. Просто молодые редко оглядываются.

Покачиваясь на верхней полке третьего вагона, я предавался дурацким рассуждениям в поисках формулы взаимной любви. В те времена третий вагон всегда отдавался военным пассажирам, и я не удивился, когда на первой же остановке после Харькова в проёме появился курсант – артиллерист. Подвижный, как ртуть, весёлый и говорливый, он еле успел перецеловать толпу провожающих родственников, когда состав дёрнулся, и буфера проиграли прощальный аккорд.

– Эй, авиация, спускайся вниз и заходи на посадку! – командирским голосом, отвергавшим всякие возражения, приказал он.

– Остап, – ткнул он себя в широкую грудь. – А ты чего такой хмурый? С девушкой не поладил? Да плюнь ты на это. Их много, а мы одни. Присаживайся, я тебя живо развеселю. Коньячок будешь?

– А давай! – махнул я рукой.

– Вот это по – нашему, – достал он бутылку из раздутой от провианта сумки, проворно накрыл стол, плеснул в стаканы и поднял один из них:

– Ну, за знакомство. И чтобы дома не журились.

Мы чокнулись, я проглотил густую желтоватую смесь, почувствовал острый свекольный запах и приподнял брови.

– Что, не понравилось? Коньяк местный, «Три свеклы», – улыбаясь, пояснил Остап и нарезал широкие, в ладонь, полосы сала.

– Закусывай, авиация, такого по лётной норме не дают.

Сало действительно показалось отменным. Мягкое, как масло, в меру солёное и слегка подкопченное, с приятным чесночным запахом. Только теперь я вспомнил, что давно ничего не ел. А Остап уже выложил на столик каравай домашнего хлеба, жареного цыплёнка, свежую редисочку и зелёный лучок с маминого огорода. И снова плеснул в стаканы:

– Как говорят мои земляки, давай, друже, выпьем тут – на том свете не дадут, – хитро посмотрел он в мою сторону. – Ну, а ежели дадут, выпьем там и выпьем тут.

Налегая на еду, я, расслабившись, рассказал Остапу о своих злоключениях. Парень бурно реагировал, сочувствуя, вздыхал, и смешно ругал всех девчонок, называя их «рыбьими головами».

От выпитого и съеденного дурные мысли отодвинулись на задний план, настроение улучшилось, и мне было плевать на окружающих. Я благодушно улыбался, слушая бесконечные байки Остапа, и мы наперебой вспоминали курсантские казусы.

Улеглись далеко за полночь, а внизу молодожёны – наши попутчики – негромко хихикали и занимались чем – то возбуждающим.

Было ещё рано, но всех разбудил голос проводницы, громко и бесцеремонно предлагающей традиционный ржавый железнодорожный чай. Мы быстро расправились с остатками вчерашнего пиршества, покурили, хотя я не терпел запаха табака, и чтобы скоротать время, уселись играть в подкидного, неторопливо беседуя о превратностях судьбы.

В Москве у Остапа предстояла пересадка на поезд южного направления. Мы попрощались, как родные, обменялись адресами и обнялись на прощанье.

Остап непременно хотел всучить мне шматок сала, но я не разрешил, понимая, что до Ташкента путь и далёк и долог, а голод не тётка.