Читать «Царевич Димитрий» онлайн - страница 273

Только к вечеру этого дня, когда кончились все погромы, бояре начали думать о новом царе. И вспомнили, как не любил говорить об этом князь Шуйский, как всегда уклонялся он от прямого ответа на вопрос, кого бы он хотел видеть на престоле. Они немедленно, несмотря на поздний час, стали собираться кучками в нескольких местах – у Мстиславского, у старика Сицкого и у других – и везде горячо, далеко за полночь, толковали об этом. И тут оказалось, что у них не только нет общего намеченного или хотя бы всеми желаемого ставленника, но даже нет и никакого единомыслия: сколько было голов, столько и мнений. В каждом кружке указывали своих любимцев, и чуть ли не у всякого знатного князя оказались сторонники его избрания в цари, причём никто не шёл друг другу на уступки. Все знали, что выборы будут не на домашних сходках, а на большом боярском собрании, по большинству голосов, но за кем будет это большинство, даже и приблизительно никто не мог предвидеть. Фёдор Мстиславский, решительно отказавшийся от своих выборов, твёрдо стоял за Василия Шуйского, но всё же не вышел провозгласить его царём перед народом, а, как старшина Сената, дал приказ собрать назавтра всех его членов для выбора нового царя.

Бояре собрались в полдень в Большом дворце, причём сразу же расселись не так, как сидели при Димитрии, а как при Борисе Годунове, и даже самого слова «Сенат» не произносили, называя его по-старому – боярской Думой. Все были радостно удивлены появлением митрополита Ростовского Филарета, усевшегося рядом с патриаршим местом и весьма недружелюбно взглянувшего на находившегося тут же Гермогена; Филарет также, как и все они, славил подвиги вчерашних убийц и благодарил Бога за избавление от расстриги и самозванца; о новом же царе заговорил не в частных разговорчиках, а когда открылось заседание и явились Шуйские. Он первый предложил Василия в цари, произнёс увлекательную речь, выставляя его заслуги в деле борьбы с самозванцем с самого начала его царствования, указывая на первейшую знатность его рода, верность старине и прочее. Однако собравшиеся не порешили дела после этой речи, как рассчитывал митрополит, а «учинили прю». Сейчас же стало заметно, что в палате имеется несколько уже успевших за эту ночь сговориться групп, сидевших раздельно и внимавших своим коноводам. Говорили они не очень толково, но пылко и настойчиво, упорно восхваляя своих и порицая других, причём на долю князь-Василья в их речах пришлось немало всякой охулки и «неудобь-сказуемых» словечек. Упрекали его в жадности и крайней скупости («себе в прибыток норовит!»), в неискренности, хитрости и хамстве («у самозванца ноги лизал и в тысяцких ходил!»), а главное – в самовластье: боялись, что будет похож на Бориса Годунова. Чем дальше, тем страстнее и запальчивей становились прения; укоры и бранные слова срывались уже у всякого, так что часа через два споры стали угрожать уже полным расколом боярских верхов.

Но тут главный дьяк доложил, что пришли купцы гостинной сотни и просят допустить их в заседанье для «повержения пред бояры» своих «мыслишек и хотений» касательно нового государя-батюшки. Выступивший Дмитрий Шуйский решительно потребовал допущения их в палату, и председательствующий Мстиславский, не встретив сильных возражений, допустил их, приказав поставить небольшой столик, у которого они должны стоять.