Читать «Ярцагумбу» онлайн - страница 160

– Не знаю, нужны ли человеку подобные экстремальные эмоции.

Сандре показалось, что она услышала дальше: «Трудно жить, неся в себе разнокровье, а уж…»

– Что? Разнотравье? – не сразу поняла Сандра. Потом, будто вспомнила что-то, смутилась: – Да-да, кровь… разная кровь? Но здесь же киноварь…

– Ружне. Так, – произнесла Элза по-польски и отошла, надменная, всем чужая.

– Сандра, утри слезы, – шепчет мне на ухо Хозяин и, удовлетворенно оглядывая такие же, как мое, зареванные лица остальных гостей, продолжает: – Я избрал тот способ театрального мышления, который дает мне возможность наиболее полно выразить мысль и чувство, важные для меня. Сейчас вошло в моду, а точнее, не вошло, а усиленно и планомерно вводится в моду, насаждается, материально поддерживается так называемая новая драма. Пьесы, режиссура – талантливые и без признаков таланта, мрачноватые или совсем чернушные, не всегда правдивые, часто спекулятивные. Перформансы из области «современного искусства», нередко далекие от профессионализма, финансируются государством, усиленно поддерживаются пиаром. Что ж, если там, в этих удачливых рядах найдется что-то стоящее, пусть живет. Но почему только это? – Седые ухоженные пряди Хозяина подрагивали на висках, повторяя ритм утвердительных движений его головы. – Можете считать это стариковским брюзжанием, господа, но никто не вправе корректировать мои художественные интересы, мои эстетические предпочтения, никому не позволено решать, современна или нет та этическая среда, в которой я существую. То, чем я развлек вас сегодня, – не есть плод моих размышлений, нет, это скорее сгусток мечтаний, этот спектакль – дитя моих видений, иллюзия, реальная, в силу конкретности образов и ситуации, положенных в ее основу.

На эту развернутую реплику Хозяина сразу же последовала весьма вольная реакция: в фойе театра, где мы теперь находились, разворачивалось нечто новое. Тень Энди Уорхола, полная недовольства, скривив гомосексуальное лицо, проплыла мимо. Вместе с тенью скользнули манифесты поп-арта, материализованные в новых объектах творчества – жидкой и сухой грязи, бытовых отбросах, техническом мусоре, которые окружали гения, как доказательство их эстетических качеств, единых с традиционными предметами искусства. Беременная Марии Котак стремилась успеть продемонстрировать всем присутствующим свою матку, раскрывающуюся в родах, и конечно же Марина Абрамович, голая, опившаяся яду, с ножом в руке, то и дело приостанавливалась, чтобы продолжить прорезывание очередной грани пятиконечном звезды на своем животе. Их сопровождала подвижная толпа фотографов, которые беспрерывно мельтешили вспышками аппаратов в необходимости запечатлеть каждый момент, нюанс, деталь происходящего. Однако всей группе художников суждено было скоро и как-то вдруг размельчиться на серые составляющие, исторгнуть ощутимый клуб запашистого углекислого газа и исчезнуть. В последнюю секунду зрителям показалось, что они увидели в укрупненном масштабе окровавленное лоно художницы Котак, с темечком ребенка в нем, вялые гениталии Энди, почему-то свернутые набок, и стиснутую мазохистским приспособлением левую грудь художницы Абрамович, но это уже не было даже проекцией, так, секундная прихоть или замешательство зрительского сознания.