Читать «Абель в глухом лесу. Рассказы» онлайн - страница 210

Арон Тамаши

— Как у вас башмаки цокают! — удивилась Тези.

— Подковки набил, — ответил старик.

Девушка удивилась еще больше: что это вдруг нашло на дедушку? Прежде локоть на стеганке продерет и неделями ходит, не замечает. А тут ни с того ни с сего подковки набил! И не весной, не летом — среди зимы, когда кругом скользко, когда под застрехой сплошь наледи от капели!

Стало быть, что-то стряслось.

— Налить вам в чай палинки?

— Налей, внученька. Только черничной, черной.

Тези налила и подсела к столу рядом с дедом. Она смотрела на него и улыбалась, надеясь улыбкой его успокоить, отвлечь, чтобы не заметил, как дрожит она, будто пламя свечки на сквозняке. Сжав руки в кулачки, Тези старалась выглядеть веселой и беззаботной, а про себя твердила: крепись, улыбайся, сколько сил хватит!

— Принеси колокольчик, — сказал старик.

Девушка подумала, что ослышалась.

— Колокольчик?!

— Да, старый, что в горнице на полке.

А это уж совсем небывалое дело, поразилась Тези. Никогда не напоминал он ей, где что лежит — колокольчики ли, другие какие вещи; все она помнит, все в доме знает. Когда в шестидесятом, во время поста, отелилась Чако, не кто иной, как она отыскала где-то дробины, чтоб подкалить для коровы овес. Так же и с другой мелочью. Однажды понадобились подковные гвозди, так не нашлись бы, не будь ее. Дедушка — хозяин бережливый, что сегодня не нужно — припрячет, но назавтра уже и не вспомнит куда.

Однако ничего этого Тези не сказала, а молча сходила в горницу и принесла колокольчик.

— Этот?

— Он самый, внученька.

— Зачем он вам?

Старик не ответил; левой рукой бережно взял колокольчик за кольцо, а правой — за язычок, чтобы не звенел, приподнял, молча оглядел, затем опустил.

— Еще от отца моего остался, — сказал задумчиво.

— Мне он, значит, вроде прадедушки? Праколокольчик! — засмеялась Тези.

— В те времена его лютней звали.

— Правильно, и лютнисты вешали себе лютни на шею.

— Какие такие лютнисты?

— Бродячие музыканты. Ходили по деревням и песни пели о героях.

Старый Тимотеус закивал; казалось, на глаза ему вот-вот навернутся слезы, потому что, кивая, он часто моргал.

— Этот тоже споет, — сказал он.

— О чем, деда?

— О героях.

— О каких? Я вас не понимаю, — удивилась Тези.

— О волках и о Чако, — ответил старик.

От внезапно нахлынувшего волнения Тези вскочила. Теперь было совершенно ясно, что там, в деревне, произошло что-то непредвиденное. А может быть, просто холодный ветер так застудил дедушке голову, что все ему видится в мрачном свете? Не находя себе места, она шагала из угла в угол по маленькой комнатке и вдруг бросилась к дедушке. Нежно сжав теплыми ладонями его голову, пристально посмотрела ему в глаза.

— Наша корова им не нужна?

— Не нужна.

— И вы решили, пусть ее волки съедят?!

Старый Тима поднялся и ощутил, как до боли сжалось что-то внутри; подобного с ним давно уже не бывало. Может, это от ветра, который бушевал за окном и пронзительный свист которого резал слух даже в доме? Или это нервный озноб от накопившихся за день и хлынувших через край волнений? Но вполне возможно, что старика поразила внучка, которая не просто понимает все с полуслова, а видит, читает мысли.