Читать «Безумие в летнюю ночь: рассказы» онлайн - страница 29

Шон О'Фаолейн

Каноник пыхтел, сопел и мотал головой, будто весь мир вдруг сошел с ума. Служанка смотрела на него.

- Ничего не было, отец мой, - заныла она, догадавшись, что ей не верят.

- Один раз? - оборвал ее каноник. - Это было только один раз?

- Да.

- Ты в этом раскаиваешься? - спросил он отрывисто.

- А мы согрешили? Это грех?

- Да! Грех! - прорычал каноник. - Такое вытворять непозволительно. Это большой грех. Что угодно могло случиться. Ты раскаиваешься? - и подумал, не прогнать ли ее с исповеди еще раз.

- Раскаиваюсь, отец мой.

- Назови хоть один свой старый грех.

- Яблоко из монастырского сада, отец мой.

- Покайся.

Девушка поспешно забормотала, не спуская с него глаз. На ее верхней губе выступили капельки пота.

- Епитимья - три молитвы по четкам.

Он закрыл ставенку и сгорбился, выжатый до предела. По привычке открыл ставенку на противоположном окошке, и на него сразу пахнуло сладким запахом жасмина. Леди Нолан-Уайт еще не закончила молитвы, когда он вдруг нелепо замахал руками и торопливо проговорил:

- Простите, пожалуйста... минуточку... я не могу... какой-то бред... невыносимо... - И он закрыл ставенку прямо перед ее красивым нарумяненным удивленным лицом.

Каноник надел шапочку, надвинул ее на глаза и тихо вышел из исповедальни. Заглянув за занавеску к леди Нолан-Уайт, сказал:

- Совершенно невыносимо... вам не понять. Спокойной ночи!

Каноник неслышно шел по слабо освещенному приделу и когда наткнулся в темном углу на двух шепчущихся мальчуганов, так стукнул их головами, что они съежились от страха, а он сам себе стал противен. Заложив руку за спину, под стихарь, и потряхивая полой, он пошел дальше. Увидев, как две старушки слюнят ногу Магдалины на большом распятии, а потом трут свои глаза и шею, каноник простонал: «О боже, боже мой!» - и поспешил к исповедальне отца Дили. Он пересчитал очередь - четырнадцать голов с одной стороны и двенадцать с другой - и посмотрел на свои золотые часы: пятнадцать минут девятого.

Он ринулся ко входу в исповедальню и раздернул занавески. Из сумрака на него глянуло ангельски кроткое лицо молодого викария - прямо розовый святой с картины итальянского мастера. Настойчивый, въедливый шепот каноника гасил возвышенную просветленность на лице молодого священника.

- Так не годится, отец Дили, - говорил он, - никуда не годится, уверяю вас. Уже половина девятого, а у вас еще двадцать шесть человек. Прихожане вас обманывают. Им просто охота поболтать. Я старый человек и вижу их насквозь. Вы задерживаете ризничего. Жжете свет. Отопление не выключаем до полуночи. Церковный Совет...

Он говорил и говорил... Тон был самый вежливый, губы растягивались в сладкой улыбке и снова поджимались. Но на лице Дили явственно проступали тревога и боль, а сам каноник внутренне корчился. Когда-то тут был викарий, он ежедневно часами играл на органе, даже прихожане жаловались - невозможно молиться; и каноник вспомнил, как он однажды поднялся на хоры - попросить викария прекратить игру, и тот повернул к нему свое ангельское лицо, но уже через минуту оно стало злым, резким и старым.