Читать «Останется при мне» онлайн - страница 57

Уоллес Стегнер

Тетя Эмили понятия не имела, что они делают наедине; она должна была полагаться на благоразумие Чарити. Видя, как они пускаются вплавь с причала или огибают бухту на каноэ, она ощущала укол сожаления. Чарити была такой, какой была: великолепная, полная жизни, своевольная, упрямая, нередко несносная молодая женщина. А Сид Ланг, когда помогал ей сесть в каноэ и отталкивался от причала, выглядел как полубог. Спина у него стала красная от загара, нос шелушился; шея при этом очень мощная, торс широкий. Когда он окунал весло, лодка делала рывок вперед, словно моторка.

Порасспросив его, она сочла его суждения в целом приемлемыми. Да, Сид восхищался Франклином Д. Рузвельтом, к которому в семье относились по-разному, поскольку он уже дал понять, что не оставит брата тети Эмили на должности посла во Франции. Но Сид помимо этого любил книги, был полон серьезных, возвышенных идей, испытывал страсть к поэзии и полагал, что каждый человек должен стараться привести мир в чуточку лучшее состояние. С другой стороны, он смутно представлял себе свое будущее и отнюдь не был уверен, что оно включает в себя преподавание. Похоже, он поступил в магистратуру главным образом потому, что не мог надумать ничего лучшего. В нищем студенте, которому полагалось бы гореть амбициями, это выглядело странно, даже внушало недобрые предчувствия.

Однажды он полушутя сказал тете Эмили, что больше всего хотел бы поселиться в лесу, примерно в таком лесу, как этот, где у него были бы книги, музыка, красота и покой; просто гулять, читать, думать и писать стихи, жить подобно китайскому философу-даосисту.

На эту тему за обеденным столом произошли кое-какие споры. Панегирики философическому уединению даже для поэтов были тогда не в духе времени. Поэтическая речь, полагали в те дни, это речь публичная, приводящая тысячи людей на баррикады. Литература нужна для мобилизации масс (ну хорошо, в Америке – среднего класса), для Полезных Дел, для Исправления Несправедливостей. И поэтому когда Сид, защищая свое смутное нежелание заниматься социальными усовершенствованиями, процитировал стихи:

Встану я, и пойду, и направлюсь на Иннисфри, И дом построю из веток, и стены обмажу глиной, Бобы посажу на лужайке, грядку, две или три, И в улье рой поселю пчелиный,

Чарити аж подскочила на стуле.

– Фу, Сид, какой вздор! Стихи прекрасные, но не как жизненная программа! Это пораженчество, это бегство. Поэзия должна быть побочным продуктом жизни, а какой может быть побочный продукт, если нет основного продукта? Это аморально, если ты отказываешься взяться за работу и запачкать ручонки.

– Их можно запачкать и на бобовых грядках.

– Да, но ты-то что делаешь? Набиваешь брюхо. Потакаешь своим эгоистическим прихотям, своей лени.

– Чарити, уймись, – сказала ее мать.