Читать «Пушкин – Тайная любовь» онлайн - страница 51
Людмила Сидорова
ПД 829, л. 50 об.
ПД 829, л. 50 об.
Чувствуется: что-то очень важное на пушкинском листе 33 об. в ПД 841 записано в черноте почти по-летнему пышных крон высоких окололицейских деревьев. Важное, тайное и для рисовальщика очень приятное. Может быть, после того дворцового оркестрового концерта Екатерина Бакунина зашла в Лицей пообщаться с братом и заодно утешить, приободрить попавшего впросак его одноклассника и тезку Александра Пушкина? А тот, пользуясь ее сочувственным вниманием, надолго задержал ее здесь своими увлекательными разговорами. Вышел с нею на темную улицу. Пошел провожать ее до дому. В аллее парка осторожно приобнял…
Эти догадки вполне оправдываются графически в нижнем фрагменте сюиты. По контуру сильно запутанных линий крон деревьев, растущих невдалеке от Лицея, начиная от нарочитой чернильной размазки с левой стороны, довольно хорошо прочитывается строка-признание «
Какого сада? Конечно же, Екатерининского парка, который тогдашние жители Царского Села издавна называли садом. Потому что засаженную березами часть ограды соседствующей с Лицеем Знаменской церкви этому учебному заведению под разведение собственного сада отдали только в конце 1818 года.
Нижний фрагмент ПД 841, л. 33 об.
Дата 25 мая – совсем не случайная: как уже отмечалось, – канун дня рождения поэта. К нему он первоначально задумал было, по всей видимости, непременно получить достаточно скромный, но бесценный подарок – поцелуй любимой девушки. Вознамерился поцеловать ее, недотрогу, сам и неожиданно – в темноте дворцового перехода. Но даже и в самых роскошных мечтах вряд ли допускал то, на что отважится к исходу этого дня вслед за добытым через такой курьез поцелуем…
Этот майский вечер молодых людей, похоже, сильно сблизил. Как Екатерине было сразу, резко оттолкнуть от себя вроде как из-за нее «пострадавшего» такого интересно взрослого, приятного в общении парня, остроумного собеседника? Александра Смирнова-Россет свидетельствует, что хорошо знавший Пушкина Василий Андреевич Жуковский, говоря о нем, отмечал: «Когда ему было 18 лет, он думал как тридцатилетний человек; ум его созрел гораздо раньше, чем его характер. Это поражало нас с Вяземским, когда он был еще в Лицее».