Читать «Карибский брак» онлайн - страница 13
Элис Хоффман
Дом, где жили Адель с Жестиной, был построен на сваях. Даже во время прилива, когда вокруг была вода, она не попадала внутрь дома. Когда я заходила к ним в гости, приходилось прыгать через лужи. В них иногда томилась в ожидании прилива какая-нибудь морская звезда. Их широкая веранда была сложена из деревянных планок, и сквозь щели между ними было видно синее море. Некоторые предметы их мебели были изготовлены из местного красного дерева и обиты кожей и мохером, другие – например, резной комод – привезли из Франции. На столе лежала кружевная дорожка, гостиную освещали керосиновые лампы, и по вечерам их дом был похож на фонарик или установленный на берегу бакен.
Не помню такого случая, чтобы кто-нибудь попрекнул Жестину тем, что у нее не было отца. Многие росли без отцов и не знали их имен. Метисам, у которых были белые отцы, давали свободу, не называя отцов по имени, и таких было больше половины цветного населения. И все же я была рада, что у меня есть отец, Мозес Монсанто Помье, уважаемый член общества и успешный бизнесмен, которым я гордилась. Хорошо, что мне не надо было вглядываться в лица мужчин, отыскивая черты, связывающие нас кровными узами.
Жестина же никогда не пыталась искать в мужчинах сходства с собой, хотя я все время побуждала ее к этому. Она говорила, пожимая плечами, что у нее есть мать и этого ей достаточно. Она была осмотрительна и добра, а я любопытна и бесцеремонна. У Жестины был слишком мягкий характер, чтобы убивать цыплят, и когда Адель поручала ей это, я проводила экзекуцию за нее. Мы шутили насчет того, что неплохо бы нам обменяться нашими жизнями. Я хотела бы жить в доме, где даже во сне слышен плеск волн, а Жестина предпочла бы иметь окруженный стенами дом с садом, где по вечерам свет приобретал золотистый оттенок и пчелы жужжали в цветах. Мы обменялись бы одеждой, пожелали бы доброй ночи чужой матери и смотрели бы чужие сны.
Но такое, конечно, не могло произойти, и виновата была моя мать. Никто не обменял бы свою маму на Сару Помье.
– Ты попросилась бы обратно в первую же ночь, – печально говорила я.
Жестина знала, как сурова моя мать, какой у нее острый язык и какой она бывает колючей. Стоило услышать голос мадам Помье, как тебя охватывали страх и желание скрыться от ее нелестных замечаний. Все, что мы делали, было, по ее мнению, плохо.
Порой я жалела, что я не мальчик, – тогда, достигнув семнадцати лет, я могла бы уплыть во Францию на одной из шхун, пришвартованных у пристани недалеко от дома Адели. Под Парижем жили наши родственники, с которыми мы вели дела на взаимовыгодной основе. Французские Помье посылали нам разнообразные ткани, стеклянную и фарфоровую посуду, а мы отправляли им патоку, ром и сахарный тростник. Я бродила по берегу, проходя мимо Рыбной или Коровьей пристани, перепрыгивала через лужи и все время мечтала о том, чтобы жить другой жизнью, далеко отсюда. Адель говорила, что я когда-то уже жила на свете. Маму раздражали эти разговоры – наша вера не признает духов и переселения душ. Но Адель шептала, что попасть на тот свет, где встречаются потерявшиеся и нашедшие друг друга, – большая честь. Мы решили проверить мои способности и как-то вечером пошли вдвоем в лес. Жестина боялась идти с нами и легла спать.