Читать «Девичье поле» онлайн - страница 47

— Пока вас не срубят на постройку или на дрова? — немного насмешливо, отчасти грустно-задумчиво сказала Наташа.

— Пока жизнь или смерть не позовут меня исполнять мою жизненную функцию, — самоуверенно и спокойно ответил Соковнин.

— А далеко идёт эта просека? — спросила вдруг Наташа.

— Не знаю, я здесь не бывал, но Фадеев говорил, что мы через неё выйдем на поля, а через поля в деревню. Вон вдали виднеется как будто конец леса — просвет. И Фадеев с Полиной Викторовной куда-то уже исчезли. Должно быть за просекой свернули в сторону.

Но когда Наташа с Соковниным приблизились к тому месту, которое им показалось границей лесной просеки, они увидали, что это только склон под гору. Здесь действительно была поляна от какой-то случайной вырубки; но вниз, под гору, открывалось ещё целое море лесов, темно-зеленое море, точно все взволнованное мелкой зыбью и кое-где покрытое хлопьями снега, как клочками мелкой белой пены. Пересекавшая его просека упиралась — точно в какой-то белый остров среди этого темно-зеленого моря — в огромное пространство покрытых снегом полей. А на этом белом острове, в середине его, чернели тёмные хаты — деревня.

Соковнин остановился и сказал:

— Ну вот там должно быть и будет предел нашей прогулки.

Наташа сказала:

— Как красиво здесь!.. А смотрите-ка, Лина с Фадеевым уже под горой сидят.

Соковнин добавил:

— И нас поджидают.

— Ну пусть немножко подождут. Знаете, вот два пенька, сядемте, посидим.

— Сядемте, — согласился Соковнин.

Снизу Лина и Фадеев заметили их, и Фадеев махнул им приветственно шапкой. Соковнин ответил тем же.

— Ну, давайте помолчим, — с улыбкой посмотрев Соковнину в глаза, сказала Наташа. — Не мешайте мне думать, дайте мне сосредоточиться на своих мыслях, сосредоточьтесь на ваших. Мне хочется посмотреть на лес.

— Слушаюсь, — сказал, подчёркивая своё огорчение, Соковнин. — Вы позволите мне закурить?

— Пожалуйста.

Соковнин достал портсигар, закурил папиросу и, опустив голову, смотрел себе под ноги и думал. Наташа окидывала взглядом всю открывавшуюся перед ней панораму. Ей вспоминались все когда-то виденные ею картины на выставках, все эти «лесные дали» Шишкина, Аполлинария Васнецова и других. Она чувствовала, как в душе её тоже точно что-то разрешалось вширь и вдаль. Этот родной пейзаж казался дорогим и близким более, чем всякий другой, будь он во сто крат красивее. Вот, там, эта убогая деревушка, на этом снежном острове, эти чёрные хатки, занесённые снегом, точно какие-нибудь белоголовые грибы-поганки, — они были ей дороги и милы, как символ той убогой Руси, которую все, кто её любит, чувствуют такой великой. В душе Наташи было тоскливое и в то же время сладкое чувство. Сердце сжималось от бессознательного сочетания радости и печали, бессознательного и беспричинного для этой минуты. Атавизм, что ли, это вызывал такое настроение? Тут — как будто заново перечувствовалось в бесформенных ощущениях все пережитое предками, светлое и тёмное, великое и унизительное. Не их ли горькие преодолённые страдания создавали радостную мечту возможности осуществления всех великих надежд потомками? Не их ли тени, могучие и скорбные, витают над нами: в час уныния призывая к бодрости, в минуты торжества напоминая горечь выстраданного?.. Непочатые силы этих лесов и полей — непочатый источник любви-жалости!..