Читать «Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков» онлайн - страница 267

Таким образом, в начале 1940-х Савицкий фактически идет нога в ногу с руководителями советской внешней политики, которые осенью 1940 г. заявят Гитлеру претензии на особое влияние СССР в Юго-Восточной Европе. Можно предвидеть, как могла бы далее развертываться модель Савицкого, когда с введением в расклад румынских и венгерских степей значительная часть центральной Европы оказалась бы естественной частью русского мира, чуть ли не до заветной черты Данциг-Триест (впрочем, предложил же Савицкий евразийскую интерпретацию вступления Александра I в Париж, сопоставив этот акт с движением кочевников эпохи Великого переселения народов). Таким образом, разработка Савицким в начале 1940-х годов своей концепции демонстрирует механизм перестройки геополитической мысли на переходе между фазами. Если на переходах от экспансии к сжатию и далее, к евразийской фазе, как мы видели, стандартным приемом оказывается мотив «отсрочки», отодвижения экспансии, то сдвиг от евразийских фаз к вхождению в европейскую игру требовал иного обоснования. Один из таких приемов мы видели у Семенова-Тян-Шанского, когда в связи с двойным движением геологических массивов на Русской равнине вариант броска на Ближний Восток предлагался как альтернатива движению к Тихому океану, компенсирующая русских в случае неудачи восточного движения (намек на русско-японскую войну). Вариант Савицкого – это попытка, учтя дополнительные признаки в строении русского мира, реорганизовать его образ так, что в его поле попадала некоторая часть Европы. Таким образом, на хронологических флангах деятельности Савицкого-евразийца обнаруживаются тексты, порожденные конъюнктурой других фаз российского геостратегического цикла.

Вместе с тем, для нас евразийство существенно не только как выражение конъюнктуры. Двузначность России-Евразии выразила фазовый сдвиг в русской цивилизационной истории (явившись последней попыткой обоснования геополитической программы с опорой на конфессиональный миф), куда вторгается идея дуализма «религии и политики», а вместе с тем, как правильно отметил Федотов, под угрозой оказывается сама идентичность России. У Трубецкого заявлен выбор между распадом России и перестройкой ее самосознания, причем формально подобная кризисность проявляется смещением центра тяжести российского мира не просто на его окраины, но часто и за их пределы, причем на окраины, не отмеченные сакральной традицией. Фактически евразийцы балансировали между сакральной традицией средоточия мира, утверждающей самодовлеющее достоинство земель доуральского русского ядра, и секулярным дискурсом, утверждающим центростремительный сдвиг за пределы этого ядра, в нерусские географические зоны, с демонстративным выдвижением роли народов – обитателей этих зон, независимо от их язычества (компромисс с «потенциальным православием» не решал проблемы – сдвиг из «средоточия мира, становящегося Церковью, в зоны чистой потенциальности»). Кризис явный.