Читать «Былое и книги» онлайн - страница 40

Мне кажется, Крусанов полнее всего реализует свой редкостный потенциал, когда дает больше воли лично пережитой глубине, чем выдумке и мастерству. Образцовой здесь мне представляется повесть «Глина». Главному герою, тоскующему по оставившей его женщине, начинают являться умершие, и он отправляется в казахстанскую экспедицию, чтобы забыть «прекрасную воровку, походя и без нужды, как скверный ребенок, укравшую у меня – меня». Но его и там преследует «зов глины»: «Глина, каменный прах, тлен великих гор… Белая, ржаво-красная, зеленовато-серая – набрал разной. Когда я развожу ее в миске с водой, я думаю о мертвых. Когда леплю нелепые тела, раскатываю колбаски рук и ног, я думаю о мертвых. Царапая зубочисткой шарик головы, прорезывая рот, глаза, формуя нос, я думаю о мертвых. Или… Или это мертвые сами?.. Сами думают о себе внутри моей головы? Думают о себе – мной?»

В повести есть и великолепные описания пустынных гор, и блестящие метафоры (ветки мечутся на ветру, «словно руки марионеток, пришитые к струям ливня»), но они не отвлекают внимание на себя, ибо над всем царит тот самый звук, без которого невозможна поэзия. Имеется и второй, закадровый сюжет, опять-таки намекающий на некое присутствие колдовства. Однако этот намек, оставляющий возможность и «научного» толкования, не переводит повесть в сказку или, поднимайте выше, в миф, но лишь усиливает ее поэтическое звучание – прикосновением тайны.

А пересказывать поэзию – только портить. Читайте, грустите и наслаждайтесь.

Как делать бестселлеры

Один мой университетский приятель соглашался прочесть любую новинку лишь после того, как ее прочту я: любые-де препараты следует прежде испытывать на животных. Тем не менее он никогда не читал то, что читают «все». А вот я и сейчас думаю, что из пристрастий массового читателя о человеческой душе можно узнать больше правды, чем из увлечений интеллектуалов и эстетов, ибо массовому человеку незачем что-то изображать в тех сферах, где он ни на что не претендует. Поэтому, когда в случайной газете мне попался рассказ Януша Вишневского о том, что в российском аэропорту при виде его паспорта контролерша в погонах радостно воскликнула: «О, “Одиночество в Сети”!» – лишь после этого я взялся за его бестселлер, в трехсотый раз переизданный в Петербурге в 2012 году.

Цитата из «Kurier Wydavniczy» на задней стороне обложки заинтриговала еще больше: «Вишневскому удалось постичь непостижимое: он понял женщину» (даже в погонах). Книга, однако, начинается жестко: «С одиннадцатой платформы при четвертом пути железнодорожной станции Берлин-Лихтенберг бросается под поезд больше всего самоубийц». Ибо куда легче уйти «из серого, грязного, провонявшего мочой мира, где на стенах облупилась штукатурка, где полно торопящихся, унылых, а то и отчаявшихся людей».