Читать «На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы» онлайн - страница 231

Мышецкий раскрыл шкаф и выпил водки. Подержал стакан.

— Эй! — позвал он. — Кто-нибудь есть?

Прошелся по кабинетам — ни души. Сквозняки, задувая из открытых дверей, разносили листы входящих-исходящих. Жужжали мухи, влипнувшие в чернила.

— Огурцов! — окликнул он. Нет ответа.

«Бежали… крысы! Один во всем здании, один — как последний дурак. Хоть бы сторожа оставили. Не охранять же мне ваши печати».

Мышецкий вышел на улицу, когда толпа уже рассосалась. Молоденький гимназист шел, качаясь, навстречу и держась руками за окровавленную голову. Около подъездов дворники отсмаркивались в передники, словно закончив работу. Какая-то баба вела домой своего мужа, крепко побитого черносотенца, и он горько плакал, выкрикивая через плечо:

— Погодь мне, сволочь… Скубент, яти-тя в душу! Мы до вас доберемся!

— Иди, иди, — толкала его баба в загривок. — Погулял, и будя тебе. Лавку пора открывать…

Дверь Мышецкому открыл сам Чиколини, жалкий и притворный:

— Не виноват я, ваше сиятельство, не виноват…

По стенам были развешаны акварельки — виды Липецка.

— Сейчас же, — сказал Мышецкий, — отправляйтесь к себе в управление и беритесь за дело. Провести аресты на Обираловке. Составить протоколы! И — быстро всё…

Бруно Иванович закричал в соседнюю комнату:

— Маня! Ваня! Петя! Даша! Коля!

Выбежали заплаканные дети, и он каждого брал за голову, заставляя вставать на колени. Выскочила растрепанная, нечесаная полицмейстерша и стала целовать Мышецкому руку:

— Помилуйте, сжальтесь… Ради детей! Бруно Иванович не может… Один год до пенсии! По-ща-ди-те… Он болен! Ему нельзя пережить такое…

Сергей Яковлевич надвинул шляпу и закрыл за собой двери. Стукнуло где-то на окраине четким выстрелом. «Хоть бы казаки скорее…» — подумал он, бесцельно шагая по улице.

«Нет рядом Сущева-Ракусы, нет и Борисяка».

— Кто из них нужнее сейчас? — спросил он себя вслух.

А старик Кобзев, в последнем градусе чахотки, сидит в жандармском застенке. Хороший сад при участке, вино, фрукты, врач, обеды из «Аквариума»… Да, жди! Дремлюга здоровье ему подправит.

С плачем пробежала старая еврейка, держа закутанного в одеяло ребенка. Издалека доносился звон стекол и приглушенный треск. Мышецкий остановил одного растерзанного в свалке городового, спросил — что там?

— Да синагогу уже расхряпали!

Сергей Яковлевич, не отдавая себе отчета, тем же ровным шагом двинулся в сторону еврейской слободки. Потянуло откуда-то дымом… «Ну конечно, от деповских попало — и вся черная желчь прольется на слабых!»

На улице было бело от пуха распоротых перин. Обвязав руку ремнем, обнажив худое лицо, шел дряхлый раввин и, стуча себя во впалую грудь, хрипло выкрикивал заклинания.

А за ним — евреи: царапали лица ногтями, тускло и нелепо глядели их глаза кверху, — молитвы, плач, рев, жуть…

— Прочь! — сказал им Мышецкий. — Уходите в сторону вокзала… Бросьте все к черту и уходите скорее! Задворками, задворками… Слышите?

Он остался один на пустынной улице. Сверкали на солнце осколки стекол. Снежило под ветром пухом. Через мостовую, волоча перебитые лапы, тонко скуля, переползала собака.