Читать «Утро красит нежным светом... Воспоминания о Москве 1920–1930-х годов» онлайн - страница 5
Юрий Александрович Федосюк
В Гражданскую войну наш подъезд полностью выгорел – так рассказывали старожилы. Обгоревшую часть корпуса откупил и восстановил Резинотрест. Проект составил молодой архитектор Резинотреста Рухлядев. Позднее он строил здание речного вокзала в Химках, В 1925 году корпус был готов, мы были первопоселенцами квартиры, если не считать того, что временно в ней помещался детский сад.
Наш подъезд заселили работники Резинотреста. «Спецы» и начальники получили по отдельной квартире на семью, малосемейные начальники рангом пониже заняли квартиры по двое. Первый (полуподвальный), шестой и седьмой этажи были густо заселены рабочим классом: вдоль узкого коридора – крохотные комнаты, как каюты на пароходе, общие кухня, ванная, уборная.
Жилищное неравенство, таким образом, было налицо, но не помню ропота: рабочий люд исстари привык к мысли, что всякому сверчку – свой шесток. Одно дело – люди образованные, руководящие, которые «с пбртфелями ход ют», другое дело они, простые, малограмотные работяги. Только после войны, точнее после 1953 года, подвальные и верхнеэтажные пролетарии или их уже выросшие дети получили отдельные квартиры, равноценные тем, что получала интеллигенция, – разумеется, уже в новых домах.
Итак, дом наш был семиэтажным – по тому времени редкость. В это не сразу верилось; задрав голову, считал: раз, два, три… сбивался, снова считал: да, в самом деле, семь. Это вселяло гордость, таких домов вокруг не было. Мы, маленькие обитатели дома-гиганта, хвалились высотой нашего жилища перед ребятами соседних малоэтажных домов.
Над домом простиралось только голубое, замешанное белыми облаками небо. Иногда с глухим гулом его пересекал самолет, в ту пору именовавшийся аэропланом. Это сразу же отвлекало от игр и других наземных интересов, взоры устремлялись ввысь («Где он? Ах, вон, вон!»), и дети исступленно скандировали немудреный стишок:
О этот примитивный дворовый детский и полудетский фольклор! Почему он так цепко влезал в детские души, запоминался раньше и прочнее чарующих стихов и сладостных песен? Здесь, наверное, сказывалась неискушенность детской души, легко подпадавшей под обаяние простейших слов, четкого ритма и чеканных рифм.
Стоило закапать дождю, как дети хором декламировали стихи, наполовину им непонятные:
Ловили паука, отрывали ему ногу, оторванная конечность импульсивно делала гребущие движения. На это тоже был стишок:
Вот попалось в руки крохотное красное насекомое – божья коровка. Если паук – злой, то это – Божье существо, давить и мучить его грех – так объясняли взрослые. Наглядевшись, можно было сказать:
А она не летит, хоть крылышки есть. Дунешь – упадет, куда-то исчезнет. Какое там небо! И откуда надежда, что такая маленькая тварь может принести с небес хлеба? Может быть, это древнее языческое поверье: благословенное насекомое может вымолить у Даждь-бога дождь с неба, то есть обеспечить людей урожаем?
