Читать «Да будет так!» онлайн - страница 2

— И все!

Не знаю, кто был довольнее, Бернадетт или мама.

После этого мама постоянно открывала все банки, которые находила в доме, — с супом, кошачьей едой или рыбой. Нам приходилось прятать их на верхней полке или дома у Бернадетт, потому что, если мама видела банку, она ее открывала, вне зависимости от того, нужно ли нам было ее содержимое.

Квартира Бернадетт находилась рядом с нашей. Раньше, когда здание только построили, эти две квартиры, по всей видимости, были объединены в одну большую, так что между ними осталась дверь. Теперь, когда Бернадетт приходила к нам в гости, ей не нужно было выходить из своей квартиры, что очень устраивало и нас с мамой, и в особенности саму Бернадетт.

Когда она рассказала мне об этом в первый раз, я подумала, что Бернадетт говорит, что у нее ангорафобия. Я нашла эти слова в Л.Д.Ч. (Лучший Друг Человека) — так мы называли Большой словарь Уэбстера, лежавший на столике в гостиной. Там было написано, что фобия — это страх, а ангора — шерсть длинношерстного животного ангорской породы, например козы или кролика. Однако, по словам Бернадетт, вместе эти два слова значили, что человек боится выходить из дома.

Потом я узнала, что болезнь Берни на самом деле называется агорафобией, а не ангорафобией, но суть была та же — Бернадетт никогда не покидала своей квартиры. Она не могла этого сделать, потому что тогда с ней случилось бы нечто ужасное. Бернадетт никогда не говорила что именно, но, когда она пыталась это объяснить, в ее глазах появлялся такой ужас, что я понимала — это действительно что-то очень плохое.

Бернадетт обожала читать. Она всегда сидела, уткнувшись носом в книгу, потом пальцем отмечала место, на котором остановилась, и старалась переделать свои дела как можно скорее, чтобы снова вернуться к чтению.

— Хайди, ты знаешь, что глаз страуса больше, чем его мозг? — Берни всегда сообщала мне что-нибудь интересное, что вычитала в книге. Если Бернадетт читала про Африку, она рассказывала мне не про оросительные каналы, а, например, про то, что слоны — единственное четвероногое, которое не умеет прыгать.

Каждый вечер, сколько я себя помню, Бернадетт читала мне вслух перед сном. Мы вместе укладывали маму спать, и Бернадетт приходила ко мне в комнату, садилась на край кровати и читала, пока у меня не начинали слипаться глаза.

Она читала мне «Паутинку Шарлотты», «Маленького принца», выдержки из Библии и философии дзен. Она перевела «Ромео и Джульетту» на английский — я имею в виду, на мой английский, — и мы вместе плакали над концовкой. Она читала мне «Мифы Древней Греции» и детективы с Нэнси Дрю, биографию Махатмы Ганди и по два раза все книги из серии «Маленький домик в прерии». Бернадетт не могла выйти со мной гулять, но каждую ночь мы скакали через прерии в ситцевых чепцах, или на животе заползали в темные пещеры, или следовали за уликами по крутым и извилистым лестницам на вершины таинственных часовых башен.

Всему, что я знала, именно Берни научила меня, и она была превосходным учителем. Когда она мне что-то объясняла, ее слова поражали мой разум, как стрела, и оставались там навечно. Она рассказывала мне об арктических снежных бурях или перекрестном опылении, и внезапно я склонялась под порывами ледяного ветра или летела верхом на шмеле в самую сердцевину львиного зева. В мире Бернадетт никто не бегал — только «несся во весь опор» или «удирал». Никто не хныкал, а «стенал и причитал». Она знала несметное количество слов, а когда не могла найти подходящего, то придумывала его. Например, когда мама расстраивалась и начинала морщить лицо и двигать челюстью, Бернадетт обычно говорила: