Читать «Не родит сокола сова (сборник)» онлайн - страница 248

Сколь помнил Иван, немало всякого случалось в большом, неспокойном селе Сосново-Озёрск, — и воровали, и вешались, и стрелялись, и других стреляли, и тонули, и от вина сгорали, и насильничали, и много другой пакости творили. Но случаи эти порастали торопливым быльем, и лишь Гошин так и стоял особняком, чернел укором, назиданием, затвердевший в полуобрушенной, облезлой колокольне. Осталась от Гоши одна колокольня, слепо глядящая в озерную синь черными глазницами, возвышаясь над селом вровень с пожарной каланчой; одним боком колокольня выходила на пилораму, где после купания ребятишки отжимали трусы; другим боком, где прежде была паперть и тяжелая, окованная дверь, колокольня угодила в хозяйственный двор трактира, и там вырыли помойную яму, которая всегда была с верхом полна, и вокруг беленого, но грязного надстроя, принюхиваясь, вечно бродили бездомные псы и роились жирные, зеленые мухи, при этом пахло от помойки так, что мимо не пройти, не проехать — такая вонь, что хоть нос затыкай и беги за три версты без огляда. Вокруг колокольни горбатились бугры битого кирпича, что затянулись наносной землей и дурнопьяной травой: лебедой, курчавым чертополохом, крапивой, лопухами с ядовито лиловыми, колючими цветами-шишками.

В мартовскую оттепель, когда с карнизов титьками свисали голубоватые сосульки, умильно балагурили промеж себя голуби, рясными гроздьями облепив карнизы, выступы и ободранный купол колокольни со стороны солнопека. А густыми, сыроватыми ночами в сплетении полусгнивших, полуобрушенных балок стонали коты и кошки на своих яростных свадьбах; стонали с такой сладостной жутью и так по-человечьи, что у ребятишек, заглянувших в колокольню, увидевших зеленоватые огни, мерцающие в темени, услышавших стоны и вопли, мороз пробегал по коже, волосы дыбились, а Ванюшке блазнилось иногда, что плакали под куполом чьи-то бесприютные, без исповеди и покаяния, грешные, неотпетые души.

Часть восьмая

1

Далеко от родного Забайкалья схоронив отца, мать дотягивала свой усталый век поочередно у дочерей Шуры, Татьяны и Веры, давно уже мужних и детных, живущих в приамурском городе Хабаровске. Месяцами гостил Иван у матери, и, хотя сам уже внуков ждал, но под материным то жалостливым и ласковым, то бранливым взглядом напрочь забывал про свою пегую бороду и скорбную паутину вокруг усталых глаз и чуял себя сопленосым Ванюшкой, которому мамка сейчас или макушку понюхает, или выходит по голой заднюшке мокрым полотенцем. Мать, согнутая в клюку, уже едва ходила, а больше полеживала на койке, под матрасом которой, как посмеивались дочери, таился материн склад – гостинцы для многочисленных внуков.